- Ракель, - девушка провела ладонью по спокойной глади воды, пуская на ней рябь, искажающую отражение женщины, стоявшей позади нее. Цвет глаз словно померк от тона, которым Миларка произнесла ее имя – обреченный и уставший, тот которым она обычно предзнаменовала, что все, что будет произнесено далее лишь посеет смуту, так же как ее мимолетное касание поверхности озера.
- Что ты хотела? – девушка обернулась к демонологу и, склонила голову, так чтобы лучше видеть выражение лица говорившей с ней и спрятаться от солнечного луча, который так и норовил проникнуть сквозь пышную зелень плюща. Шелест тихих слов слетал с губ ее няни, утопая в теплом ветре. 
- Где она, Миларка? – женщина стояла за спиной женщины, всматриваясь в  лабиринт сада,  в котором она находилась.  Ее задумчивый взгляд упал и на каменные серые стены дворца, откуда доносилось веселое оживление общества вампиров. Один образ стоял перед ее глазами, когда она смотрела на неприглядный камень -  молодая девушка с белоснежными волосами нежными чертами лица и карими глазами, появившаяся здесь не так давно…
-Колестис,  мелодичный голос Ракель сливался с трелью птиц в саду, щебетавших в изумрудных кронах деревьев, усыпанных редкими нежно-голубыми цветами. Полуденная жара сменилась прохладой вечера с теплым ветерком, разносившим в отдаленные уголки дворца сладкие запахи. Миларка отступила назад и скрылась из виду, выполнив немую просьбу своей подопечной. Женщина провела по белоснежным волосам, отбрасывая золотившиеся в лучах солнца пряди за спину.
- Неужели горечь настолько велика, что ты готова отказаться от остальных своих детей? – упрек читался лишь в словах, но не проскальзывал в холодном спокойствии тона. Холод серебра блуждал в ее чистых серых глазах, скрывая истинные чувства и эмоции, но в какое-то мгновение она смогла отразить в них и печаль, но чувства были чужие, не собственные. Чувства, которые принадлежали гордой женщине, сидевшей перед ней, ее матери.

Отредактировано Ракель Кавендиш (09.02.2013 19:15)

- Ты слышишь? – Ракель осторожно ступила на мягкий ковер травы, расстилавшийся перед ней. Скрытая серой тенью кроны многовекового дерева, зелень приятно ласкала холодом обнажённую кожу ее ног, - слышишь ли ты себя сама, Колестис? – Ракель опустила свои веки и ее выгоревшие на солнце ресницы беспокойно затрепетали. Она сдерживала себя и свой характер, заключенный в бессмертной оболочке. Несколько минут они были окружены лишь звуками окружающего их мира, но каждая смотрела на свой собственный, потаенный в сознании. Мысли и слова, которые так хотелось сказать Ракель, обрушивались на нее морским шквалом волн, отступая и накатывая с новой разрушительной силой волн, заглушая тихий шелест деревьев, тонких тканей, в которые были облачены женщины, отдаленные голоса, щебетание птиц, стрекотание кузнечиков, биение человеческих сердец. Она резко подняла голову, повела плечами, сбрасывая с себя груз своих рассуждений.
- Твоя боль велика, но ты переживешь и ее, но разве не пережила ее два десятка лет назад, когда Корнелиус увез твоего ребенка от тебя?– ее взгляд впивался в отреченный, отчужденный взор матери, ей хотелось получить от нее хоть какой-то отклик: любые слабые чувства, но не эту апатию, в которой ее мать превращала себя в живую статуи, и лишь редкие движения и слова напоминали о том, что Колестис была жива.
- Отречение одного не отречение всего, даже если один и есть твоя дочь, - Ракель прислонилась спиной к могучему стволу дерева, золото волос заструилось по серо-зеленой коре. В эмоциях Колестис было бы столь сложно разобраться, лишь обладая даром некромантии, но связь, установившаяся между ними при обращении Ракель, не позволяла ей обмануться и ошибиться.

- Безликое и пустынное царство, полное скорби и печали… Чем может быть оно приветливей того что окружает нас? – слова матери возвращали ее в прошлое… В те моменты когда она хотела обратиться в молчаливое изваяние, ушедшее от груза переживаний и изломанных чувств – рано или поздно каждый вампир стоит перед этим выбором, но ни единожды она не решалась, оставаясь рядом со своей семьей, порой лишенная возможности чувствовать по собственной воле и желанию, так было легче всего…
- Лишь только тем, что там ты сможешь скрыться от остальных, свои же мысли убить тебе не под силу, так зачем же стремится к этому? Усыпи их остатки в себе, избавься от них,  но не уходи вслед за ними в небытие, - белоснежное одеяние облекавшее тонкий стан женщины невесомым ореолом тихим шелестом сопровождало каждое ее движение, даже едва уловимое… На бледной коже ее ладоней остались отпечатки многолетнего рисунка коры старого раскидистого дуба. Она сделала неуверенный шаг по направлению к Колестис, отдернув ткань платья, зацепившуюся за дубовый сук впивавшийся в ее спину все это время.
- Прощение, - его голос звучал спокойно, но это слово она будто бы пробовала на вкус, с интересом и в то же время опасением, - едва ли я могу просить его для моего отца, да и к чему оно? Прощение может быть избавлением от тяжкого груза прошлого, а я не желала бы этого дня него. Пусть дочь, которую он вырастил будет его отрадой и лишним напоминанием о затаенной на него обиде. Но тебе, - Ракель опустилась на колени перед Колестис, от черной корки земли исходил жар, вобранный в темную поверхность за целый день,-  тебе не стоит уходить сейчас, обрети желание к жизни, иначе я не смогу избавиться от мысли напоить тебя кровью той, что подвела тебя к желанию уйти в след за Владимиром, какими бы не были последствия моего деяния, - как в детстве она положила руки на колени матери, а затем склонила и свою голову. Вся мягкость облика женщины была обманчива, но сейчас со стороны она казалась бы всем печальной и потерянной, расстроенной и страдающей от кажущейся неизбежной потери.
- Окунись в пороки… Стань правительницей, той кем тебе положено быть по крови, Колестис.