Что такое детство?
Для ребенка - это сплошные ограничения, запреты и неустанный контроль старших от которого ему хочется сбежать и спрятаться. Хочется поскорее стать взрослым и самостоятельным, чтобы самому принимать решения за свою еще мелкую и обделенную мозгами тушку.
Для взрослого – это беззаботная пора и время, куда иногда хочется вернуться, чтобы почувствовать себя ребенком. Ребенком, где ответственность за твои ошибки и поступки автоматически перекладывается на взрослого, ведь это он вовремя не вдолбил в твою голову как делать нельзя, и почему это может обернуться красными полосами от ремня на твоей заднице. Ему и отдуваться получается.
Мое детство было не совсем обычным, но всё же ничем не отличалось от детства детей, живущих по соседству. Исключением было лишь количество существ разумных, проживающих на территории нашего старенького, осевшего с годами дома, и не совсем обычных способностей его обитателей, гордо именуемых мной магами под прикрытием. Так я называл нас с тех пор, как узнал об изнанке мира, о которой простым смертным знать было нельзя. Это было сложно – молчать. Но я успешно справлялся с этим, пока «Энигма» не пала, и все вокруг не узнали, что магия всё же существует.
Но если у каждого, кто жил неподалеку набиралось трое, а то и пятеро человек в семье, то я воспитывался бабушкой, свято верящей, что её одной достаточно для становления меня как личности интеллектуальной и образованной. По ее представлениям, после шести лет в музыкальной школе, посещения различных творческих кружков, навязанных мне турпоходов с классом и дополнительного домашнего обучения иностранным языкам, которые, к слову, я терпеть не мог, но всё же учил, на выходе из меня должно было получится что-то среднее между гуманитарием и естественником.
Но чем старше я становился, тем отчетливее бабушка понимала, что ее далеко идущие планы касательно моего будущего изначально шли вразрез с моими. Как она это поняла? Всё просто.
Итак, крупное разочарование в Ксаноре Беррингтоне номер один!
Первый раз в жизни пришла на мой школьный концерт, где я, облачившись во фрак и прочую классическую лабуду, должен был исполнять произведение Людовико Эйнауди на фортепиано. «А что ты?», спросите вы. А я тем временем вышел на сцену в рваных джинсах, белоснежной рубашке, закатанной по локти, и красующейся на моем правом предплечье тату в виде черепа… с электроакустической гитарой в руках. Шок для родственницы, и месяц домашнего ареста за вранье для меня. Ну не заладилось у меня с клавишными с самого начала, поэтому, после трех месяцев кривляний на винтовом вращающемся стуле с круглым сидением, мой наставник в лице молодого, и как оказалось, ранимого преподавателя фортепиано, сдался, и сказав, что слон быстрее балету обучится, чем я игре на фортепиано, и попросил меня больше не посещать его занятия. Нежный такой, дурачок. Не удивил в общем-то, ведь я и сам понимал, что не моё. Но чуть позже себя я всё же нашел именно в игре на гитаре. Она стала моей отдушиной на протяжении всего обучения в музыкалке, и продолжает таковой являться.
Крупное разочарование в Ксаноре Беррингтоне номер два!
Однажды бабуля без предупреждения решила встретить меня из двухдневного похода с классом, и лично поблагодарить моего руководителя кружка юных натуралистов за существенный, как ей казалось, вклад в моё воспитание. Ведь я не пил, не курил, часто бегал по утрам и по возможности посещал спортзал. Проще говоря, я вел здоровый образ жизни, что ее несказанно радовало. Но в тот день вместо автобуса с тинэйджерами в смешных костюмах и кепках-«бедуинках» противного горчичного цвета, на школьную стоянку въехал автобус полный гомонящих футболистов в числе которых был и ее любимый внук. Неловко вышло. И снова седых волос на ее голове стало чуточку больше, а меня на месяц посадили под домашний арест за вранье. Где-то это уже было.
Затем следовало и разочарование номер три, и четыре, и пять. И каждый раз одно и тоже – домашний арест. Меня, по сути, наказывали за то, что я не соответствую чужим ожиданиям и не иду, опять же, за чужой мечтой. Где справедливость? Может быть, конечно, в силу того, что моя бабуля воспитывала меня одна, она и имела право делать за меня какие-то выборы, но это явно недолжно было касаться моих предпочтений в музыке и спорте, и того, чем я хочу заниматься в будущем. И тем не менее, я ей благодарен, что столько лет терпела мои заскоки, и не придушила меня, закопав на заднем дворе чужого дома, чтобы на нее не пали подозрения. Что-что, а умом и смекалкой она была не обделена природой, и об этом можно судить хотя бы потому, что я не вырос шалопаем, и держался в рейтинге успеваемости нашей школы на 25 месте из 100.
И всё же, её чрезмерная опека переходила границу дозволенного оказания на меня влияния. Не знаю в кого я пошел характером, но меня это начало жутко раздражать. Мало того, что в возрасте тринадцати лет я начал слышать непонятные голоса у себя в голове, так некоторое время спустя, я еще и видеть начал тех, кому они принадлежали. Призраки. Болтали иногда без умолку, и не упускали возможности при каждом удобном для них случае поведать мне о своей нелегкой судьбе. Наушники и беруши с тех пор стали моими верными друзьями во время отдыха. Так, например, с легкой подачи нелицеприятного дядьки, который жил до нас в доме, и явился мне одним из первых, я немного узнал о своих способностях. Бабушка сказала, что ждала момента, когда они проявятся, дабы более детально рассказать мне, как устроен наш мир и взяться за тренировки своего нерадивого внука. Правда, от моих способностей она была не в восторге, и как сама говорила, я перенял их от матери, ведь она была демонологом. На все вопросы об отце отвечала неоднозначно, и как заевшая пластинка повторяла, что была плохо с ним знакома, и совсем не интересовалась кем он был. Я чувствовал, что она врет, но даже под пытками не смог бы вытянуть из нее всей правды, ведь она была сильным магом Света, а я всего лишь затыкал уши наушниками, игнорируя очередного призрака. Сомнительная способность, скажу я вам.
О своей семье я вообще мало что знаю, и тем более, помню. Всего лишь несколько сухих фактов, которые мне повествовала моя старушка. И это до одури больно воспринимается моим органом, гоняющим кровь по телу. Неизвестность. Прошлое покрытое пеленой таинственности, и давящее на психику. Хоть я и смирился со своей жизнью, но иногда я конкретно так загоняюсь при виде счастливых семейных пар. Воображение сразу рисует картины, которые никогда не имели места быть в моей жизни. Картины, на которых я не одинок. Да, бабушка моя семья, но родители - это совсем другое. Разве нет?
Когда мне исполнилось четырнадцать, у меня начали проявляться временами приступы неконтролируемой агрессии, и в этот момент я не отличал друзей от ненавистников. Мне было плевать кто передо мной, какой у него статус и сколько коренных зубов успело вырасти в его ротовой полости, ведь он ожидаемо превращался в грушу для битья, и я начинал вымещать на нем свою злость морально унижая или физически уничтожая. Было действительно плевать, лишь бы заглушить раздирающее всё внутри чувство злобы и ненависти. Сделать плохо кому-то другому, лишь бы стало хорошо мне. Но бабушка находила способы меня успокаивать. Даже препарат мне из заграницы достала, который в обычной аптеке Алаина не купишь. Он действительно помогал. Усмирял, так сказать, моего внутреннего демона. Сажал его на короткий поводок, и закрывал в вольере, как нашкодившего щенка. Иногда мои способности сводили меня с ума. Слышать и видеть призраков, и не понимать, что делать, выбивало из колеи. Доводило до точки невозврата. Кем я был? Демонологом, как моя мать? Разве кто-то еще может слышать призраков, кроме них? Я не знал, а старушка не спешила рассказывать всех подробностей нашей родословной. Но я чувствовал, что что-то во мне меняется. Что помимо этого нелепого дара во мне еще живет нечто необъяснимое, неизведанное, и это нечто явно было не по душе моей родственнице. Оно так манило, так хотело, чтобы я наконец дотронулся до него и принял. Бабуля всячески отмахивалась от меня, когда речь заходила о родителях и о моем прошлом, предупреждая, что я разбиваю ей сердце поднимая эту тему. И так она правдоподобно это делала, что я первое время действительно ей верил.
А потом я понял, что надо мной довлеет слишком много её правил и ограничений, и внутри меня что-то щелкнуло. Перегорел предохранитель, отвечающий за тормоза при разговоре с любым видом живого существа.
На этой почве я однажды сильно повздорил со своей старушкой, и назвав меня несносным мальчишкой, словно мокрое полотенце, она бросила мне в лицо фразу: «Это всё гены твоего отца-чернокнижника, будь он проклят! Надеюсь, что он также несчастен сейчас, как и я, потерявшая свою дочь…», но поняв, что сказала лишнего, сжала губы в тонкую линию, и хлопнув дверью, вышла из комнаты. Вот тебе и светлый маг.
Это было первый раз, когда она упомянула отца в таком ключе, ведь всегда повторяла мне, что они с моей мамой были прекрасными людьми. Вторила мне, что это несправедливо, лишиться родителей в столь юном возрасте. Всячески поддерживала меня. Разглагольствовала на тему превратностей судьбы, которые я фоном пропускал мимо ушей, а на деле вешала мне лапшу на уши.
Осознание сказанного ею в день ссоры до меня дошло не сразу. И всё же, тугодумом я никогда не был, и сложив один плюс один, я вдруг сделал вывод, что отец еще жив, но по её прихоти я шестнадцать лет рос без него. Шестнадцать, мать его, лет. Какого хрена? Я был так ошарашен этой новостью, что последующий мой вывод об отце вообще вынес меня из реальности, и отправил в мой самый страшный кошмар. И в этом кошмаре меня безнадежно тянет к белой ванной, наполненной вязкой черной субстанцией. А вокруг ни души. Только стеклянные стены, и горящие от меня по ту сторону комнаты глаза. И такая осязаемая давящая тишина, которую можно при желании коснуться рукой. После обеспокоенного пробуждения меня всегда сковывал липкий страх, что однажды я упаду в эту ванну, и пути обратно уже не будет. Останусь один где-то там, где до меня никому не будет дела.
Мой отец был жив, но не давал о себе знать.
Бросил? Я стал ему неугоден после смерти матери? Небось нашел уже ей замену и живет припеваючи.
И снова это чувство липкого страха вдоль позвоночника, сковывающего мои движения.
Подгоняемый навязчивыми вопросами, я отыскал бабушку, которая уже ждала меня, протягивая старинный кулон-амулет на цепочке, небольшую записку с адресом, и билет до Дюссельфолда. Внутри кулона была маленькая фотография, на которой изображено четыре человека: моя мама с какой-то мелкой девчонкой на руках, и рядом с ними высокий мужчина, на шее которого восседает ребенок… очень похожий на меня в детстве. Они все улыбаются, а у меня впервые внутри рождается что-то теплое, еще непонятное моему затуманенному из-за свалившейся на голову информации сознанию. Гравировка на крышке кулона под фото гласит «Эллингтоны».
Так, ведомый навязчивым желанием встретиться с отцом и сестрой, а так же, узнать о своем прошлом, о котором ба мне так и не рассказала, спихнув эту обязанность на своего зятя, я оказался около школы для сверхъестественных существ в г. Смоуке, где по словам бабушки всем заправляет мистер Вернон Эллингтон собственной персоной.
Всё становится интереснее и интереснее, когда твоя цель длинною в жизнь уже маячит своим хвостиком перед самым носом, увлекая за собой всё дальше и дальше от прежней жизни. И у меня к этой хвостатой заразе накопилось дохрена много вопросов.
|
- 
