— Внутри я совсем не такой, как снаружи.
— Думаешь, у других не так?
— Не знаю. Я всего лишь я.
— Может, это и делает нас теми, кто мы есть — разница между тем,
какие мы внутри и какие снаружи. (с)
Сказано: будьте светом для самих себя. Сказано: просто сидеть в темноте не имеет смысла в любом случае. Сказано, к чистому грязь не липнет. Много чего сказано. Люди вообще, на мой взгляд, разговаривать любят уж слишком. Больше разговаривать, чем делать. Очень удобно.
Сказано, например, в каждом из нас есть светлое начало. Иногда мне кажется, со мной что-то не так. Я словно человек, не различающий какого-то цвета: о нем все говорят, но я не могу понять, о чем они. Различал ли я вообще его когда-нибудь? Понятия не имею. Если и различал, я этого не помню.
Мне остается уповать, что я прав хотя бы в этом: то, что они называют светом, всегда имело для меня одно-единственное имя. Не создателя, не ангелов его. Моей сестры - Солы. И эту мысль я прячу тщательнее всех прочих. Это тот вопрос, который я никогда не посмею задать. Потому что ответа на него я страшусь едва ли не больше всего на свете. Ответа, говорящего о том, что я ошибаюсь. Ошибался все это время. Что вся моя жизнь, выстроенная вокруг всего, что несет в себе это имя - выстроена на самообмане, на иллюзии, на ветхом карточном домике, способном осыпаться в любой момент.
Я не знаю, как я стал бы жить - с этим ответом, - дальше. И для чего. Если он исчезнет окончательно, этот мой "самый слабый лучик света", для чего мне идти куда-либо?
Темнота безопасна, темнота безучастна, темнота глубока и тиха. Может, стоило бы назвать меня слабаком. Может, стоило бы и трусом. Кем-то, кто судорожно цепляется за чужую руку, только чтобы просто идти, просто для того, чтобы иметь повод выжить - как обязательство, не более. Единственную обязанность. Если честно, мне наплевать. Кто они такие, это говорящие? Где они были все это время, а где бы ни были - зачем явились сейчас и открыли поганый свой рот?
Возможно, кое-чего я бы все-таки хотел: посмотреть, как скоро они сорвут голос, оказавшись одни в кромешной этой темноте.
И тогда станет ясно, чего стоит все, что было когда-либо сказано.
В этом желании нет ничего от садизма, не стоит так переживать. Мне так кажется. Страданиями принято наслаждаться, хотя бы испытывать брезгливое злорадство. Я не уверен, что "желание" это вообще подходящее слово. В нем больше любопытства, нежели страстей. Иногда мне кажется, эту часть меня Вера забрала с собой в могилу. Там, где жила ненависть, осталась пустота. Не самая высокая цена. Даже если другие люди так и останутся всего-навсего колодой карт.
Илай. Ригидный, рефлективный холерик, замкнутый, недоверчивый, осторожный и выжидающий. Интровертивный, скептичный и пессимистичный в ожиданиях. Начинающий нигилист, агрессивно отстаивающий любые посягательства на волеизъявление и целеполагание. Воинствующий вольнодумец, адепт деструктивных лозунгов вроде "тебя спросить забыл", "все так и было задумано", "твое какое дело" и "ой, да делайте, что хотите". Ходит по краю, но куда бы ни свалился - добра не жди. Канатоходцы хорошо не заканчивают.
Илай, который совершенно отличается от того, каким должен был вырасти Тристан.
|
Порой мне чудится, будто я слышу, как прогибается мой хребет
под тяжестью всех тех жизней, которые я не проживаю. (с)
Всё закончилось здесь, в Вюртембере. Когда я накрыл свежую могилу снятым дерном, разровнял и полил, чтобы трава быстрее оклемалась. Под огромным дубом - неглубоко, зато надежно. Почему-то мне так казалось. Эти останки быстро дожрут черви. Прах праху, смерть восславляет жизнь.. Или как там.
Я прислонился плечом к стволу дерева и медленно осел, выронив лопату. Я никогда не был неженкой, но сейчас ободранные мозоли кровили, а спину тянуло. Я ждал облегчения, но оно не приходило. Ни пока я отупело сидел у корней, слушая яростный шелест листвы. Ни когда гроза, наконец, добралась до опушки. Ни когда встал, насквозь вымокший под этой сплошной ливневой стеной, и побрел к дому вместе с лейкой, заново наполнившейся свежей водой. Нужно было собрать вещи, подождать, пока закончится гроза.. И сжечь все к проклятой бабушке.
В этом доме я провел тринадцать лет своей жизни. Вместе с ведьмой по имени Вера и своей мертвой сестрой, которую наши родители назвали Солой. По крайней мере, если верить ее призраку. Я хотел ей верить. Ей и тем смутным обрывкам воспоминаний, которые во мне сохранились. Не связанным с рогатым тавро у меня на лбу, с безумной дьяволопоклонницей и всем этим проклятым местом, где я вырос и откуда мог, наконец, уйти.
Я не знал адреса нашего дома в Валенштайне, почти не помнил сам дом и, конечно, ничего - о городе и о мире за пределами Вюртембера. Все мои знания об этом происходили из обстоятельных, подробных рассказов Солы. О разных странах и людях, о морях, самолетах и пароходах, которые больше поезда, проносившегося мимо нашей брошенной станции с огромной скоростью - смерть всему, что окажется за оградой, на рельсах. О наших родителях, сильных магах, скрывающих свою сущность среди людей по старому закону - Энигме. О том, как мы поехали к родственникам в ее, Солы, последнее лето перед отправлением на Форлак - волшебный остров. О похищении. О дьяволопоклонниках, об Абсолюте, Эвелоне, о миссии пневматиков. О выборе, который пришлось сделать Соле: умереть, но не попасть на алтарь как жертве. Не стать добычей демонов. Я мог понять и простить ей это. Я не мог понять, почему она не забрала меня с собой.
Однако каждый раз, задавая вопрос её призраку об этом, я добивался только того, что ее бледный образ таял в слезах, оставляя меня в тишине чердака одного. После я перестал спрашивать. Я научился ценить то, что она не ушла, не успокоилась. Осталась призраком рядом со мной, чтобы попытаться помочь, медленно, понемногу становясь сильней вместе с тем, как шло время и рос я сам. Думаю, Вера тоже ощущала это незримое присутствие. Иногда ее взгляд, касавшийся меня, становился иным, и я понимал: она ждет. Не того, что я оступлюсь или выдам себя. Нет. Того времени, когда она поймет: пора. Вера часто говорила о цветении, с этой особенной, ласкающей, глубокой интонацией, и в это лето я, наконец, почувствовал, что что-то действительно меняется. Меняется всё. Все вокруг меня, и я сам. Ближе к перелому дня и ночи, я все отчетливее видел как переменилось ее лицо, сквозь раздражение, сонливость или похоть отчетливо проступала яростная, ненасытная маска алчности. Зверь, застывший в прыжке.
Мы оба ждали, когда мне исполнится восемнадцать. Когда солнце самого долгого дня вошло в зенит, наши чувства уже были взаимны, впервые за долгие годы.. Каждый хотел убить другого.
Только мне не нужно было ждать ночи. Мне вообще больше не нужно было ждать. Я не мог убить ее - я и не должен был. Только начертить звезду, убедившись, что Сола рядом и готова - её задачей было лишь сдвинуть один маленький колышек. Ведьма, она, знаете ли, тоже человек, и хотя тяжелый чугунный чан не проломил - увы - ей голову, но вырубил достаточно основательно. Я не стал терять времени - связал ее и оттащил в стойло к свиньям, осторожно устроив в лохани. И выпустил животных, выходя вон.
Ссутулившись, я ждал во дворе, прислушиваясь к звукам. Вера давно перестала проверять, как я выполняю свои обязанности. Зря. Достаточно не кормить этих тварей пару дней, и голодные свиньи дадут фору своим дьявольским побратимам. Мне не нужно было подтверждений того, что она действительно умерла. Я и Сола оба почувствовали это: разрушенное колдовство. Руки ходили ходуном, я смеялся, как одержимый. Все висело на волоске. Я ждал, что начертанная звезда обездвижит Веру, когда она переступит порог - но этого не случилось. Слуга господень из меня оказался недостаточно годный. Но Сола не выдержал, испуганная, верно, побольше меня - и дернула ловушку раньше, чем должна была. Вера увидела звезду, но не успела ничего понять. Чудом. Мне оставалось дождаться окончания трапезы. Собрать останки. И закопать.
А после отправиться прочь отсюда и в никуда.
Родился: 22.06.1988, г. Валенштайн.
Родственники: мать- Маргарита Маре, пневматик, маг Жизни; отец - Давид Маре, человек, владельцы небольшой сети цветочных магазинов. Старшая сестра - Сола (мертва), младший брат - Кастор.
Троюродный брат: Рейнер Войц.
Когда летом 1993 года в семье Маре пропали дети - старшая, тринадцатилетняя Сола и младший Тристан, которому только что должно было исполниться пять - Маргарита Маре не преминула обратиться за помощью к своим родственникам. Её кузина Ангелика вышла замуж за Вальтера Войца, потомственного мага Духа. К сожалению, поиски не увенчались успехом. Единственное, что смогли сказать медиумы - дети живы. Поиски продолжались, спустя двое суток подстегнутые сообщением о смерти старшей, Солы. Однако на зов дух не явился.
За прошедшие тринадцать лет у Маргариты и Давида родился еще один ребенок - мальчик, получивший имя Кастор. Забеременев, Маргарита, наконец, согласилась переехать в другой дом и оставить надежду, что потерянные дети однажды просто постучат в калитку. Что бы не произошло, виной тому были не люди, и кто знает, чем это могло грозить ей и еще нерожденному ребенку. Время ничего не исправило и не стерло - год от года родители возвращались к поискам, но итог оказывался тем же. Тристан был все еще жив, Сола не являлась. Сигналы, несколько раз поступавшие в полицию по имевшимся ориентировкам, оказывались ложными.
По адресу, который удалось найти Илаю, располагался пустой дом, с натянутым промеж крыльца полотном "ПРОДАЕТСЯ".
|
- 
