Молодой человек приятной наружности, однако некая неопрятность в одежде, встрепанные волосы и болезненный отблеск глаз заставят вас задуматься, прежде чем обратиться к такому прохожему, ни ровен час в секту заманит или наркоту предложит. Невысокий стройный шатен со светло-карими глазами и осанкой, подпорченной легкой сутулостью. Улыбка Фалька обыкновенно мягкая белозубая, без выдающихся атавизмов и неровностей зубов, голос не громкий, однако достаточно звучный, с бархатными баюкающими нотками. Кожа светлая, но не до белоснежной бледности, скорее приближаясь к тронутому солнцем золотистому оттенку. Лицо четко очерчено, острые скулы и выразительные глаза, темные волосы и брови вразлет, вместе с легкой бледностью кожи это контрастным очерком врезает в память его черты.
В лучшие дни, когда шаткое равновесие духа удается поймать за хвост, Фальк улыбчив, опрятен и, несмотря на флер задумчивой меланхолии во взглядах и несколько медлительных жестах, производит хорошее впечатление. Однако затяжные тревожные состояния делают его движения торопливо нервными, рассеянными, взгляд становится тусклым, отмеченным мерцающей в глубине лихорадочностью. Бессонница ложится на лицо тенью измождения, откликом душевного терзания.
Фальк выглядит довольно молодо, хотя успешно вписывается в свои двадцать пять, даже подчистую лишившись щетины. Густые черные волосы по обыкновению острижены на манер боба, а походы в парикмахерскую отмечены моментом неудобства челки, которая начинает лезть в глаза. Фальк не приверженец эпатажного вида, не стремится растить шевелюру и окладистую бороду, чтобы выдавать себя за волосатого хиппи, практикующего вегетарианство и близость к природе. Насилие над зачатками бороды проводит регулярно, особенно в периоды работы, для которой необходимо вытаскивать себя из мастерской и выходить в люди. Однако запойные приступы вдохновения отодвигают на задворки системы ценностей хоть какую-то заботу о внешности. В такие периоды дверь вам может открыть сутулый заросший лесовик в драной майке, трениках и одном тапке.
К слову, об одежде. Скромный бюджет творческой личности накладывает свой отпечаток на разгул гардероба, хотя равнодушный к модам и брендам Фальк не слишком от этого страдает. В сущности, вся его одежда может уместиться в спортивную сумку средних размеров и большую часть места займут футболки с фривольными надписями, майки, джины и однотонные свитера темных цветов. Рабочая одежда для мастерской, плавно переходящая в домашнюю, представляет собой эпизодически отмеченные всеми цветами радуги спортивные штаны, потасканную свободную футболку, порой образ дополнен видавшим виды толстым кардиганом, пробитым молью в пяти местах. Для особых случаев в шкафу Фалька притаился классический костюм с белой рубашкой, но этот реликт упрятан от угрозы грязи, краски и пыли полиэтиленовым чехлом и видит свет не так уж часто.
|
«Хороший мальчик». Самая подходящая похвала для послушных детей и щенков. С детства Фальк был родительской гордостью, домашним питомцем. Спокоен, усидчив, не глуп, некая прохладность к занятию спортом портила общую картину, но, по крайней мере, он не тревожил родню драками на школьном дворе, разбитыми окнами или побегами из дома. Порой он казался матери не слишком жизнеспособным, ведь наивность была приговором в огромном и жестоком мире взрослых. Миссис Рауш даже опасалась, что мальчик не покинет их уютного гнездышка и после тридцати, нуждаясь в опеке и опоре.
Однако леди изрядно удивилась бы, узнав, сколько смелости в ее приемном чаде, сколько воли к жизни и упрямства, что держали Фалька от самого легкого пути избавления, над которым у него было время подумать, наслаждаясь белыми потолками и желтыми стенами лечебницы. Пубертатный период не задался, но у родни была возможность оправдать перепады настроения и подмену славного мальчика на скалящегося подростка шатким душевным состоянием. А между тем сам Фальк понял одну простую истину. Мы остаемся наедине со своими монстрами, даже доктор не всегда способен помочь. Вскрывшаяся «болезнь» внесла свои коррективы в его жизнь, скроив из нее минное поле, которое приходилось прикрывать декорациями установленной обществом планки нормальности. Когда помощи ждать не от кого, приходится справляться самому, взрослеть и учиться принимать решения.
Добровольная отстраненность от людей при жизни в большом городе, является задачей не сложной, но практически невыполнимой в идеале. Как бы не был решителен младший Рауш в желании оградить своих монстров от мира, но он был всего лишь человеком, живым молодым человек, у которого вся жизнь была впереди, и который вовсе не желал быть одиноким. Стремление к банальному человеческому общению привело в его жизни, и несколько друзей, и стайку знакомых, что связаны большей частью с подработками. Так же одной из спасительных лазеек стала всемирная сеть, где лица, пол, возраст и факт не афишируемых отклонений не волнует оппонента.
Фальк вынес из последствий своего «недуга» несколько фобий. Страх темноты и замкнутых малых пространств не кажется столь глупым, когда видишь кошмары наяву. Даже приятие мертвых душ потерпевшей стороной, открывшееся прозрением в последние годы, не принесло разительного облегчения. Выработанные подростковым мозгом страхи не спешат покидать голову уже повзрослевшего парня. По сути своей он не слишком изменился, все так же старателен, добросердечен, вежлив, вот только душевный покой нынче приправлен успокоительными и порой сменяется состоянием затяжной тревожности, бессонницами, долгим предчувствием бури.
Видно на роду Фальку было написано стать художником, это одно из немногих занятий приглушающее беспорядочный тревожный шум в его голове. Порой вдохновение настигает волнами и щемит в груди, и льется на холст, заставляя забыть обо все, о сне, о еде, о печалях и обещаниях, будто выпасть из реальности в шаткий манящий мир воображения. Но спутать день с ночью Фальк может и вне порывов запойного вдохновения. Подработки, ради которых стоит воскресать раньше девяти утра, хоть от части, но держат в узде творческую расхлябанность, а бессонницы, напротив, провоцируют скоротать ночь под искусственным светом, чтобы в покое и благости подремать при дневном свете, без потусторонних визитеров.
Не причисляя себя к какой либо религии, тем не менее, Фальк словно чувствует, что есть за гранью человеческого мира некая единая сила, дергающая за ниточки, довлеющая над всем, некий абстрактный бог. Едва ли пристыженный обязательными заповедями, которые стоит соблюдать, дабы кого-то не прогневать, парень все же чтит свои внутренние рамки, которые перекликаются с уголовным кодексом и общими чертами направления праведности. Он не способен на кровопролитие или насилие над человеком и тем более над животным. Кошатник, любит этих пушистых зверьков, но запреты домовладельца не позволяют держать под рукой такой славный тактильный релаксант. К своему углу, даже съемному, относится как к дому и гостей не любит. Родной угол это его бастион, место рождения вдохновения и переживания худших из дней, нечто слишком личное, чтобы устраивать из этого места проходной двор.
По необходимости Фальк предпринимает вылазки в людные места, но не всегда чувствует себя комфортно в толпе, тревога часто делает людской поток невыносимо душным, колким. Не смотря на обособленный образ жизни, он не боится людей, только к любознательным незнакомцам несколько насторожен. Частые контакты с мертвыми душками заставили парня пересмотреть отношение к живым, не часто радуешься возможности почувствовать себя нормальным, только от того, что твой собеседник из плоти и крови.
|
Безымянный найденыш пары месяцев от роду был найден патрульными в парковой зоне Валенштайна. Но на его удачу, бездетная чета Рауш решилась на значительный шаг в их жизни, и кареглазый младенец был избавлен от опасности вырасти в городских казенных застенках. Найденыш обрел дом в одном из близлежащих к Валенштайну малых городков, заботливую семью, ему дали имя и теперь вопящий комочек жизни звали Фальком. Фальк Рауш. Охраняя тайну усыновления, новые родители тайком радовались генетическому наследию доставшегося им отпрыска. Мальчик рос здоровым, уравновешенным, учился прилежно и не доставлял особых проблем, вплоть до памятного случая омрачившего день его тринадцатилетия. Перепуганный Рауш младший заявлял матери о том, что видел нечто, видел мертвых людей. Сославшись на детские фантазии, семейная пара лишила ребенка видеоигр и телевизора, провозгласив их злом, но это не помогло. Когда жутковатые рассказы Фалька и его испуганное состояние игнорировать было невозможно, пришлось обратиться к медицине. Вставший ребром вопрос о вероятной наследственной природе душевного расстройства вскрыл перед мальчиком правду об усыновлении, добавив душевных мук в и без того бурный котел оживших кошмаров.
Следующий учебный год мальчик пропустил, скоротав его в психиатрической лечебнице за безуспешными попытками исцеления. Таблетки не помогали, а разговоры с доктором позволили разве что примириться с грузом известия об усыновлении и упорядочить мысли. Спустя несколько месяцев эпизоды «галлюцинаций» стали пугать его не так сильно, как возможность остаться в стенах психушки до конца дней своих и этот страх подтолкнул юного Фалька ко лжи. День ото дня мальчик находил в себе силы принимать видимое и отрицать его существование, воспринимать не больше чем эпизод видеоигры и не дрожать, не давать воли страху. «Болезнь» не отступила, но Фальк лгал, убеждая доктора, что больше не видит ничего необычного.
Рождество Фальк провел уже дома, с семьей, оставив на память лишь курс препаратов, рекомендованных врачом, да зарок больше вовек не становиться по внутреннюю сторону клетки подопытной мыши. Он выбрался из желтых застенков, но уже ничего не было по-прежнему. Родителям оставалось только гадать, что послужило толчком к тому, чтобы их приемыш стал более замкнутым, раздражительным, даже резким, их мирный, тихий до робости Фальк. То ли психическое расстройство, то ли школьная травля, то ли раскрытая тайна усыновления в столь нежном возрасте, а может все разом, но нечто извернуло паренька, открыв на показ его более глубокие острые грани характера.
Фальк вернулся в школу, но сарафанное радио принесло за ним в класс шлейф шепотков и ухмылок, возвращение не было радостным. Вновь переступив порог родной школы, чуть старше своего нового класса, он стал изгоем, с которым бдительные родителя запрещали общаться своим чадам. «Псих на свободе! Прячьте девок, запирайте сараи!» Первобытные страхи общества перед нарушением в привычном, загнали Фалька на скамейку школьных аутсайдеров. Оставшиеся годы учебы показались парню чистилищем, и на выпускной церемонии отнюдь не тоска цвела в душе Фалька, это было облегчение, радость избавления.
После недолгих, но напряженных переговоров, Фальк настоял на поступлении в художественный институт, поперек слову отца, который был убежден, что мазня - дело не мужской. Еще по выходу из лечебницы парень пытался держать свое внутреннее равновесие продолжив практику арт-терапии, открывшей его художественные таланты. Другого занятия в жизни для себя он не видел. Покинув родной городок и заселившись в общежитие одного из институтов Валенштайна, парень, наконец, смог перевести дух. Теперь можно было не тратить столько силы на то, чтобы тщательно скрывать проблему от удушливо заботливых и внимательных родителей. Он чувствовал себя немного свободнее окруженный шумной толпой молодых людей, которым, в сущности, было плевать на прошлое сокурсников.
В первые годы относительно вольной жизни произошел рецидив «болезни». Чем ближе подступал рубеж совершеннолетия, тем сильнее Фальк чувствовал, будто что-то давит на него, то ли перемена места диким стрессом жрала душу, назревая под сердцем, как гнойная опухоль, то ли мир всей своей тяжестью стремился забраться на юные плечи. Что-то кипело в нем, густым маревом, до удушья и словно манило к Фальку воплощения ночных кошмаров, которые он стремился игнорировать. Предчувствие беды зрело до тех пор, пока однажды не разорвало в клочья шаткое равновесие духа. Лечение срыва вернуло в жизнь парня посещение врача, более действенные медикаменты и подтолкнуло к поискам избавления на страницах изотерической литературы, специфических сайтах. После случившегося родители раскошелились на недорогое съемное жилье для сына, создав, по их мнению, условия более комфортные для его нежного рассудка.
Студенческие годы прошли в жизни странного парня подобно мягкому потоку, спокойному, но непроглядно мутному. Опасаясь слушков, насмешек и интриг, что могли взвиться вокруг его отклонения, Фальк держался особняком, но старался не выделяться из толпы, не носил цепей у пояса и в черное не одевался, бурных ночных вечеринок избегал, отговариваясь от знакомых учебным долгом. Несмотря на добровольное одиночество, он все же сумел обзавестись парой приятелей, но даже их не посвящал в свою проблему, оправдывая пространные взгляды по, казалось бы, пустым углам банальной задумчивостью.
Окончив институт, Фальк не сразу сумел найти работу, касающуюся искусства и при том приносящую деньги, на которые можно было прожить, однако рисовать он не переставал. Порой в зарисовках мелькали не только реалистичные композиции и живые люди, но и жутковатые фигуры, формы леденящих душу видений. От того, что невидимое другим приобретало материальную форму, ему становилось легче, будто с графитовым следом на бумагу изливалось томившее нервное напряжение. За годы поисков избавления Фальк пропустил через себя множество книг и электронных ресурсов, что часто дублировали друг друга, а порой и противоречили, но так и не нашел средства от напасти. Кроме неодушевленных источников, он так же решался на поиски медиумов, коими полнился интернет, но часто напарывался на шарлатанов, что затягивали таинственной аурой, а позже тянули несусветные суммы за бесполезные ритуалы.
В штудируемой литературе проявление «болезни» звалось даром, с чем Фальк не мог согласиться, но смирившись с фактом неизбежности визитов, он все же перешел к попыткам приятия необъяснимого. Поиски были не столь бесполезны, как казалось самому Фальку, после применения нескольких практик и осознания реальности невидимого, чуткая материя потянулась обратной связью, казалось, что теперь не только он видит мертвых, но и они видят его. Теперь он мог заговорить со своей «галлюцинацией» и получить ответ, не всегда на понятном языке и не всегда словами. Мрачные тени обретали формы когда-то живых, страдающих людей, и стали пробуждать жалость к заточенному существу в большей степени, чем страх. Фальк чувствовал, что в нем есть сила к тому, чтобы заглянуть глубже. Попытки разобраться самому напоминали шаткий променад слепого котенка, но добровольно сдавать себя на опыты в застенки исследовательских центров он не спешил, слишком ярким протесом мелькали в сознании воспоминания о бесполезных визитах в лечебницу. Но, тем не менее, Фальк продолжает поиски, периодически оставляя в карманах шарлатанов значительные суммы, что заставляет ввязываться в долги и случайные заработки, помимо творчества.
|
- 
- 
