“Сирота казанская”…
Феликс попал в центральный городской приют города Дюнкельвельде (Дюсельфолд) довольно банальным и не трагичным образом - его забрали у горе-матери органы опеки, после жалоб соседей. Маленькие городки, они такие - ни тебе не нагулять ребёнка в 18 лет, ни уйти по этому поводу в запой, ни оставить орущего малыша на весь день в доме. Местный негласный “совет морали” из престарелых жительниц Дюнкельвельде, с самого начала не одобрил приехавшую почему-то из города в провинцию Дитту Райс. Что она искала в глуши, как потом оказалось - беременная? “Наверняка скрывалась от органов власти!” Придя к такому нехитрому выводу, “совет морали” однозначно решил, что спасать надо не мать, а дитя. А приют у них хороший, они за этим тоже следят…
Приют действительно был… лучше среднестатистического. Такой же голодный и нищий на подарки, с такой же дедовщиной как и везде, также, как и везде, выпускающий в мир не полноценные социальные единицы, а огрызки общества, находящие свой хлеб на его окраинах. Но это был маленький городок, где находились неравнодушные, кое-как латающие пустоты в детской жизни экскурсиями в музеи и кинотеатры.
Феликса Райса отдали туда в возрасте трёх месяцев. С самого его детства воспитатели отмечали очень “отзывчивый” характер мальчика. У детей по обыкновению с эмпатией плохо, если её не воспитать. Но маленький Райс будто бы родился с ней. Воспитательницы говорили, что если бы не их глухомань, где приёмного родителя днём с огнём не сыщешь, то мальчика бы ещё годовалым забрали. А так он пробыл там аж до шести лет, прежде чем какие-то меценаты из Валленштайна не решили в рамках своей пиар-компании пристраивать детей из маленьких городов. Феликс, с его весёлым и добрым нравом был идеальной кандидатурой для красивой истории.
“Улыбаемся и машем”
Первой его приёмной семьёй стали Голдшайны. Феликс Райс был вычеркнут, здравствуй Феликс Голдштайн. Его новая мать - блестящая актриса, отец - режиссёр. пара была сильно в возрасте и своих детей так и не завела. Феликс помнит, что его забор из Дюнкельвельде снимало телевидение, и его просили улыбаться так часто, что болели под вечер щёки. Дальше красивая машина, шпили высоток города, и большой загородный дом.
Этот дом стал “его” на последующие семь лет.
По своей натуре, Феликс всегда был склонен относиться к людским мелочным слабостям снисходительно. Возможно, это качество появилось в нём как раз в те годы. Потому что Кларисса Голдшайн была инфантильной, экспрессивной, и от ребёнка ей, в сущности, были нужны умильные моменты, а не воспитание. Она охотно организовывала ему поездки на фестивали, парки развлечений, водила с собой на съёмочную площадку. Но стоило появиться сложности, и она с трагической миной дёргала мужа. Эрик Голдшайн сводил скулы и на каждую такую фразу отвечал: “не забывай это была твоя идея!”.
Маленький ребёнок нутром чувствовал какую-то фальш в этой счастливой семье, когда подслушивал разговоры, когда видел ссоры звёздной пары. Он также чувствовал, что должен был стать для них клеем, каким не стал. Хоть он и старался. К его двенадцатилетию, он с приёмным отцом даже чуть сблизился: они вместе ходили на спортивные мероприятия, играли в футбол и шахматы, если тот вообще бывал дома. и вроде бы, спустя аж шесть лет, они практически стали семьёй.
А потом Феликс увидел своего первого призрака.
И понеслось…
Врачи, слёзы Клариссы о том, что во всём виноват Эрик, крики Эрика о том, что во всём виновата Кларисса… Временное отлучение от школы (очень хорошей, к слову, на обучении Голдшайны не экономили), переход на работу с репетитором, психологи психологи… психологи.
К тринадцати мальчик понял, что единственный способ закончить этот кошмар, это сделать вид, что он ничего не видит. Врать напропалую, убеждать приёмных родителей, что всё нормально, он больше “не выдумывает чудовищ”. Хватило на несколько месяцев. Но звёздный брак всё равно развалился. Конечно, по независящим от мальчика причинам. Он по швам трещал ещё до усыновления. Но ребёнку, который позже прошёл через неприятный бракоразводный суд, в котором Кларисса таки отсудила мальчика, всё это стало гадким опытом.
С Клариссой он прожил ещё полгода. А потом она отравилась передозировкой антидепрессантов и скончалась в возрасте 51 года. Об этом мальчик узнал от её собственного призрака.
“Все дети мечтают о письме в Хогвартс...”.
Эрик Голдшайн немного поборолся за отцовство, но поскольку он был один, и при его опеке ребёнок уже попадал к психиатру, мальчика на время вернули в приют Дюнкельвельде. Феликс старался не показывать, что тяжело переживает произошедшее. Как раньше, так и сейчас, это всегда был человек скрывающий переживания, подвергающий их мысленному анализу, прежде чем выпустить наружу. Он не любил, и не любит до сих пор обременять других своими проблемами, создавая вокруг себя дружелюбную атмосферу.
Потому ему не составило труда опять влиться в коллектив “маленьких волчат” став эдаким “старшим братом” стаи. Он на недолгий год пребывания там стал даже мостом взаимопонимания между детьми и воспитательницами. У последних он аккуратно вызнал информацию о своей биологической матери: Дитта Райс уже десять лет как не жила в Дюнкельвельде. Она успела отсидеть за мелкие кражи, с момента расставания с сыном, и потом приезжала только забрать вещи. Изредка парень пытался с особо доверенными няничками заводить речь о духах. Но даже самые суеверные на него шикали, и советовали не “углубляться в эту эзотерику, а то семью не найдёшь”.
Но его новая семья нашла его именно из-за дара.
Третьим кандидатом в родители Феликсу стал Ганс Обри.
И о! как ему не хотели отдавать подростка. Странный шрамованный тип с такой же странной женой, будто бы изваянной из холодного мрамора и равнодушной. Он приколесил с другого конца Дюсельфолда и прямо заявил, что хочет забрать Феликса Голдшайна и только его. И хоть юридически его бумаги были чисты как слеза младенца, был он весь из себя мрачный и даже зловещий… А ещё одна нянечка видела как он с кем-то разговаривал в пустой комнате!
Но мужчина на очередной попытке отказать ему “длительной проверкой документов” попросил “просто поговорить с парнем, пусть сам решает”. Обри отвёл Феликса в сторону и с “изяществом” тарана напрямую заявил, что знает о том, почему Феликс видит духов. Что видел призрак Клариссы Голдшайн, так и не нашедший свой покой. И что если парень не научится с этим даром ладить, рано или поздно его ждёт что-нибудь столь же нелицеприятное. “Повесишься от голосов в голове. Или раздвоением личности заболеешь. Хотя нет, более вероятно, что в тебя вселиться какой-то чёртов тёмный дух чернокнижника и придут такие как я и тебя порешают. Ты же не хочешь этого?”, - смотря на пару внушительных шрамов на лице Обри Феликс помотал головой - нет, не хотел. А разобраться в себе хотел очень. Совместно с Гансом, они таки уговорили директора дед. дома скрепя сердце подписать бумаги.
По дороге назад выяснилось, что “миссис Обри” никогда не было. Выйдя на обратном пути “мраморная леди”, улыбнулась “мальчикам” устрашающе клыкастой улыбкой и буквально исчезла на глазах...
“...а получают повестку в армию.”
Новая семья переехала опять в Валленштайн, но уже в другой её район - Джернинкс. Надо сказать - в самую паршивую его часть. Обучению магии духа Ганс занялся ещё по пути в город, и на неё налегал с такой жёсткостью, с какой предлагают не войти в медитативный транс, а упасть и отжаться. О том, что ребёнку нужно ещё и обычное образование он вспомнил только с подачи самого Феликса, и нехотя записал его в простую районную школу. А школа была… характерной для бедного района.
Альтруист и довольно мягкий человек по рождению, Феликс учился принимать удары и становиться изворотливым в бесконечных потасовках с местной малолетней братвой. Закалка шла по всем фронтам. Едва дожидаясь школьных каникул, Ганс брал приёмного сына в охапку и вёз по странным местам, где неупокоенные души принимали жутковатые образы или захватывали чужие тела. Он учил парня на практике, от которой недолго было стать заикой. На возникавшие многочисленные вопросы от дотошного Феликса, он морщился, хмурился, отплёвывался… Один раз обронил, что он де “Рыцарь духа”, на что получил не к месту честное: “Не очень то вы на рыцаря похожи”. Вылившаяся в ответ брань пополнила нелитературное образование парня и научила его иронизировать только тогда, когда человек на том конце поймёт иронию. Но, всё же, даже из неё Феликс смог кое-что понять. Похоже что для всего мира Ганс был “рыцарем” когда-то, а для себя он единственно-правильный до сих пор.
Вопросы вызывала и “леди”, как её называл опекун. Та самая, которая сыграла роль приёмной матери для Феликса. Изредка она навещала Ганса и они что-то обсуждали за закрытыми дверьми. Изредка он уезжал с ней на целую неделю. Но все попытки расспросить заканчивались категоричным: “Не твоего ума дело, парень…”. Всё, что смог понять приёмный сын - она давала деньги на проживание семьи Обри.
С каждым днём с Гансом было всё тяжелей. Парень буквально ломал свой характер в надежде найти общий язык с этим зачерствевшим рубакой. Только погоня за тёмными душами будила в нём какой-то нездоровый азарт. С одной стороны, было понятно что внутри этого тела уже такая же чёрствая и чёрная душа. Проткни колом Ганса Обри - и получишь минимум полтергейста. С другой - он до сих пор был единственным связным Феликса с “изнанкой” мира. Единственным проводником, пусть и с закопчёным старым фонарём. И парень пытался. Он искал им темы для разговоров, хитрил, заискивал, но всё это вызывало только обратный эффект. Ганс хотел видеть универсального солдата в той священной войне, которую он вёл.
“Добро с костром и топором”.
Всё решил выпуск из школы. Погоня за тёмными душами, без нормальной жизни, без семьи, до одурения - это совсем не то, как хотелось закончить дни Феликсу. Но просто уйти хлопнув дверью?... Бессмысленно. Надо было найти довод, достойный диалога…
В один из разов, когда Ганс очередной раз уехал со своей “леди”, Феликс решил порыться в вещах приёмного отца. Он готовился к этому заранее. Заранее сделал слепки ключей, заранее подсмотрел, что и куда кладёт Ганс. Можно сказать, это было первое расследование. По найденным фотографиям, счетам, фантикам, предметам попытаться докопаться до правды. По снимкам, заложенным в старый конверт, он понял, что к некой группе людей, к некоему “ордену” приёмный отец действительно принадлежал. На обороте одной из фотографий был оставлен адрес, где было сделано фото. Феликс рискнул и поехал туда в отсутствии Обри.
Это оказалось здание библиотеки. Что делать дальше парень не знал. Просто подходил к старым смотрителям и охранникам в надежде, что кто-то узнает людей с фото. То ли удача, то ли рок - одного человека смотритель узнал. Тот частенько наведывался в эту библиотеку. Захваченный азартом расследования Феликс яро попросил смотрителя передать этому мужчине его контакты - телефон и имя, Феликс Обри, передав, что хочет поговорить о Гансе.
И тем самым он вырыл своему приёмному родителю могилу.
Вернувшись домой он нос к носу столкнулся с самим Гансом. Тот был вне себя от ярости, узнав, что парень куда-то самовольно уезжал. Впервые за жизнь Феликс орал до хрипоты, до звона в стёклах. Наверное, накопившаяся за эти годы тяжесть от обучения, от духов, чьё тяготеющее присутствие давило на мозги, от тайн, от грубости Ганса - всё выплёскивалось в той ссоре. В итоге он решил гордо уйти хлопнув дверью, но даже этот пафосный жест у него не удался. Ганс был готов в прямом смысле слова удерживать его силой. Еле вырвавшись, он просто бежал, как струсивший заяц, погоняемый лаем гончих - криками приёмного отца. Он драпал, снося на ходу людей, спотыкаясь, выскакивая на дорогу, перелетая на красный свет. Неудивительно, что забег закончился в полицейском участке.
Феликс в оправдание нарушения порядка сказал правду - бежал от рассвирепевшего приёмного отца. Пара ссадин от ссоры с Гансом подтверждали его слова. Когда коп предложил “прийти поговорить с твоим папашей”, Феликс испуганно замотал головой - “давайте вы меня просто до вечера подержите, он потом успокоится?”.
Коп предложил в ожидании перекусить в общепите. В это время ему позвонил незнакомый номер, спросив “Феликса Обри насчёт Ганса”.
Что за чёрт дёрнул Феликса назвать адрес приёмного отца?
Подростковая наивность? Шок от прошедшей погони? Отвлекавший разговор с копом?
Он назвал свой адрес машинально, и ему только ответили - “хорошо, Феликс, спасибо”.
Когда патрульный привёл через несколько часов мальчика домой, дверь была выломана, повсюду были следы борьбы, местами будто бы что-то прожгло, вещи были перевёрнуты и выпотрошены. Никаких следов Ганса Обри не было…
“Без вины виноватый”.
От этого события до совершеннолетия Феликса было пять месяцев. На некоторое время, пока человек не будет найден или пока не будет признан пропавшим в без вести, он ещё мог быть Обри и жить в раскуроченной квартирке. Но не хотел. Тот самый патрульный, подобравший его в злосчастный день, пожалел парня, и предложил пожить у него с месяц. “Мы быстро найдём твоего отца, не волнуйся. Пока можешь у меня перекантоваться, раз боишься оставаться в доме с выломанной дверью”. Звали его Майкл Леншер. Простой работяга, в сложные времена не брезгующий взятками, но никогда не заходивший дальше, свой в доску и добродушный, как сытый медведь. В его компании Феликс чувствовал себя расслаблено. Они спелись с первых недель. Ещё месяц назад не знавший в какой ВУЗ подать себя парень через неделю решил, что это будет именно полиция. Именно следовательный отдел. Ганс ему много рассказывал о том, куда может дорасти дар магии духа, и Феликс стал прикидывать как поможет убитым и замученным найти покой до того, как они станут полтергейстами или чем пострашнее.
И возможно, это было ещё и чувство вины…
Он больше не ездил к той библиотеке. Даже выкинул свой телефон, боясь накликать то, чтобы то ни было, на голову приютившего его копа. По этим же соображениям, он не раскрыл ему содержание звонка и того, как это могло быть связано с пропажей Ганса. Наверняка во всём этом была также задействована магия…
Забуриться в учебники и готовиться к поступлению - чем не побег от реальности? И, к собственному облегчению, Феликс поступил.
Полицейская академия и дальнейшая жизнь в студенческом городке стали лучшим периодом в жизни. Он знал зачем учится. Не было странных ссор и склок связанных с его присутствием. Не было недомолвок. Если не оборачиваться на то, что ничерта не хватало денег на проживание - всё было просто отлично. Выживание на стипендию было ещё сложнее, чем выживание в приюте, потому что теперь были товарищи, пьянки и прочие расходы. Феликс начал подрабатывать - в институтской библиотеке, в лаборантской, везде, где он мог влезть.
Время от времени он встречался с Майклом Леншером. Формально он рассказывал ему о (не)успехах следствия по его отцу, но на самом деле эти двое прикипели друг к другу. Однажды Феликс рассказал копу всё о своих предыдущих семьях, опуская магическую подоплеку. О некой Дитте Райс, которую никогда не видел. О бедной инфантильной Клариссе Голдштейн и её муже. О безумном, но всё равно давшем ему много Гансе Обри. Майкл решил по-своему помочь молодому человеку и в их очередную встречу вдруг дал тому адрес Дитты Райс. “Она… ну на учёте у наших стоит. По ряду мелких статей. Но подумал, ты захочешь знать”.
Феликс подорвался в первые же университетские каникулы.
И признаться… нет ничего красивого во вконец опустившейся женщине. Дитта была алкоголичкой, наркоманкой, и жила в свинарнике. Опухшая, запущенная, ещё не старая по возрасту, но внешне - очень даже да - женщина. В ней с трудом угадывалась былая красота. Когда Феликс представился и рассказал ей кто он, она устроила до омерзения фальшивую сцену раскаяния и горя, а потом попросила у “сыны” сотку баксов.
В тот раз молодой человек уехал с гадливым чувством последнего рухнувшего замка. Как и любой сирота, он конечно же в глубине души надеялся, что где-то там эта настоящая мама и она, конечно, ангел небесный. Но буквально через месяц, остудив горячую голову и бурные подростковые фантазии, он вдруг задумался - а ведь после него в жизни всех родителей оставались только горе да пепелище… И накинув на себя вину за всех и сразу, Феликс задался целью вытащить Дитту из этого угара, даже если он никогда не будет носить фамилию Райс.
“Добро пожаловать в чудесный мир!”
А что же магия? Бурлившая в нём в том опасном возрасте, когда надо с ней что-то делать, она серьёзно мешала восемнадцатилетнему Феликсу жить. На середине второго курса это было уже не просто проблемой, а ПРОБЛЕМОЙ. И именно во время обострения это “проблемы” его и увидел один пневматик, по своим делам приехавший в полицейскую академию. И Феликс впервые увидел какого-то пневматика, помимо Ганса Обри. Отметил ещё тогда, что аура его приёмного отца была значительно, значительно темнее, чем у этого. А в следующую секунду решал бежать ему от стремительно приближающемуся к нему мужчины, или как-то странно?...
Опуская все неловкие и ломанные разговоры, вывод был таким - молодой человек должен отучиться в специальном магическом учебном заведении на волшебном острове. Да, такой есть. Молодой человек берёт декретный отпуск на три года в местном учебном заведении, раз он так не хочет бросать местную учёбу. Пневматики с острова Форлак (какого-какого?) готовы дать ему выписку о том, что он эти годы служил в армии в Анарк-Канише по контракту. Молодой человек потрудиться объяснить, где он учился до этого?...
Всё завертелось… Если раньше голова пухла от одного понимания, что рядом с миом людей есть призраки, зомби, полтергейсты и одержимые, то сейчас к ним прибавились вампиры, оборотни, психики, тайные ложи и организации, тайный остров и множество клятв. Всё было слишком сложно. И слишком далеко для выросшего среди людей Феликса. Информацию о его прошлом из него тянули клещами, он не доверял свалившимся на него чудесам. Когда они убедились, что Дитта Райс никак не могла быть колдуньей, стало принципиально важно, кто же его отец. А действительно, кто? Ещё больше вопросов, вопросов.. И один только ответ. Феликс узнал, что Ганса Обри развоплотили за то, что он преступил черту закона после того как отрёкся от пути Света и пил кровь вампира. “Так как выглядела, вы говорите, “леди”?”.
“Меж двух миров”
Когда Феликс наконец начал привыкать к магическому миру вокруг себя, настало время возвращаться в мир реальный. Для него все три года обучения были как в тумане. Сам не знал почему, он не доверял многим окружавшим его пневматикам. Простые люди с простыми материями казались ему ближе. Он тосковал по Майклу Леншеру, по друзьям в полицейской академии, по лишённым странных интриг лекциям о убийцах и маньяках. Он не был одинок, при этом. Молодой человек всегда умел найти общий язык с окружающими. Не все пневматики были из именитых, потомственных родов (хоть и явное большинство), семьи некоторых предпочитали ассимилироваться среди людей, и успешно жили с ними бок о бок. С такими он сошёлся. Те же, украдкой, рассказали ему про “Новый рассвет”, современное демократическое течение, призывавшее раскрыть людям правду. Это было близко духу молодого пневматика, и мысленно он поддерживал такой вектор. Но лицом не показывал. Можно сказать, лицедейство у него вошло в дополнительную дисциплину.
Получив возможность лучше контролировать свой дар, Феликс возвращается к “нормальности”. Восстанавливается в университете, связывается с Майклом, судорожно вспоминает "истории с войны", которые ему надиктовали на острове. Всё должно наладиться. Но мир уже не выглядит таким, как раньше.
За счёт развития магического чутья, Феликс уже видит гораздо больше. Места преступления. Тёмные отпечатки “плохих аур” во время практик. Он понимает, что постояв за “изнанкой” делать вид, что её не существует, уже не получится. Значит, можно заставить её работать на себя, верно?
В 24 года он выходит на стажировку, прибившись к Майклу, получившему повышение, и начинает активно использовать свой дар в расследованиях. Не лично, конечно, а, передавая стаканчик кофе ведущему следствие “делился с ним соображениями”. Около полугода наставник хмыкает на “чуйку” молодого стажёра, но уже в следующую стажировку, в 25, начинает задавать вопросы. Помявшись лишь некоторое время, Феликс решает рассказать ему о своём личном даре.
“ - Как в кино, понимаешь. Только не с такими спецэффектами.
- То есть циферки у тебя перед мысленным взором в чертогах разума не бегают.
- Нет. Только души умерших порой достают.
- Лучше бы циферки…”.
Майкл поверил не сразу. Устроил ему пару тестов, пофыркал, повздыхал. Но в итоге поверил.
Феликс же понимал, что нарушил Энигму, но жить на эти два лагеря для него было слишком тягостно. Должен был быть хоть кто-то, с кем можно обсудить, и кто прикроет его странные разговоры с мёртвыми на местах преступления. Не с духами же это обсуждать, хоть они и слетались на Феликса как мухи на падаль!
В 26 он, наконец, заканчивает обучение и может приступить к реальной работе.
“Закон слеп, и правосудие слепо. А у совести глаза велики”
План в целом работал отлично. Феликс наловчился обосновывать законным путём полученные от духов сведения, улыбался кому надо, не гавкал поперёк того, кого не надо, и довольно быстро получал повышения, по окончанию минимальной выслуги. С патрульного, дело которого только сообщить о преступлении (он всегда сообщал чуть больше, чем мог увидеть обычный патрульный), до детектива и далее.
Деньги он зарабатывал скромные, но даже с них наскребал средства на центр реабилитации для Дитты. За годы, пока он был на Форлаке, женщина окончательно опустилась, не попала в тюрьму только потому, что жила между улицей и вытрезвителем/благотворительной наркологической клиникой. Год за годом. Свободного времени - в воскресенье с утра, отдых - посидеть с друзьями в баре, личная жизнь… стабильно не ладиться дальше недели. Но здесь Феликс чувствовал себя уместно. Он буквально видел, что его магический дар даёт реальную помощь людям. Не пафосные клятвы там, на острове, а здесь. И так длилось до тех пор, пока ему не стали попадаться дела с явной мистической подоплекой. И пока эти дела не стали с завидной регулярностью уводить из-под носа ФБР. Феликс начал подозревать тут второе дно. Кто-то ещё, там в структурах, кто старается контролировать всё, происходящее в магическом мире. И решил обратиться к тем пневматикам, с которыми поддерживал контакт со времён обучения. Только один из них, его Наставник, дал ответ отличный от “я не знаю” - “Это то, куда тебе лучше не соваться, дела Совета. Раз забрали, значит был повод… Но знаешь… если будут ещё такие случаи… ты мне шепни”.
За странные дела Феликс стал цепляться ещё сильнее. Он со всем делился с Майклом, ставшим ему всё равно что старшим братом, и тот обещал посматривать и с своей стороны тоже. Один раз странность, уходящая из-под носа, действительно выпала на долю Майкла. “Слушай, тут как раз собирал материал, а приехали федералы. Сказали что их юриспруденция. Я не уверен, но, по-моему, это по твоей части. Тело обескровлено было.”, - последний телефонный разговор с другом. С той смены он так и не вернулся, а через несколько дней был найден мёртвым. Кому именно успел помешать Майкл? Полез ли он ради друга поперёк дороги? Сам пошёл за злоумышленником и наткнулся на какую-то нечисть? Этого Феликс тоже не успел узнать. Тело Майкла также забрало себе ФБР.
Когда прошли три дня гнева и отрицания, Феликс шепнул Наставнику. Громко и настойчиво.
“Многослойный торт власти”
В память о Майкле Феликс взял себе фамилию Леншер. Он не мог оставить всё так, но Наставник сказал, что ему не дадут никакой информации, пока “в голове кипяток”. Пришлось долго остужать. Целый год он сидел на информационном голоде. Удивительно, но за это время он сошёлся с родной матерью. Прошедшая к тому моменту полный курс реабилитации, она стала похожа на человека. Нормального, перегоревшего, уставшего человека. Да, всё ещё чуть эгоистичного, но Дитта понимала, кому обязана выскребанием со дна. Она старалась побыть для него матерью. Из рук вон плохо получалось. Но тоже общение, когда ты на стенку лезешь в информационном вакууме.
“ - А ты совсем не похож на своего отца, - начался как-то разговор.
- Отца? Спустя тридцать два года ты готова сказать мне кто он? Думаешь стоит визита?
- Не стоит… Он странный был. Красивый, но странный. Тогда, в семнадцать лет, вообще круто смотрелось, будто бы он уже немного курнул. Ты у меня хороший. И совсем на него не похож.
- Помнишь, хоть, как его звали?
- Только имя, мой хороший…”
С весьма обычным именем без фамилии делать было абсолютно нечего, да и надо ли было? У него уже было два приёмных отца и один старший брат без всех этих кровных связей. И за последнего он ещё не рассчитался…
Когда Феликс почти смирился с тем, что закулисье останется для него закрытым, Наставник вышел на связь. Он сказал, что если Феликс готов, наконец, принять Путь Света, то “Mysticism”, готов будет, в свою очередь принять его. На резонный вопрос - а зачем мне это? Был резонный ответ - чтобы знать все слои власти.
После недельного раздумья, он ответил положительно.
После вступления ему сухо объяснили о том, как устроена настоящая власть в “изнанке”. Кто есть серые кардиналы, как, порой, сурово они поступают с “оступившимися” магами. И озвучили мысль, с которой Феликс был в целом согласен - “Возможно, оступившимся пневматикам просто нужен второй шанс. Возможно, если дела сначала проверит “Mysticism”, они спасут пару заблудших душ”. Это было близко мироощущению Феликса. Хоть он мысленно и внёс свои корректировки. Не только пневматики имеют право оступиться.
|
- 
- 
