Обманчивая грёза рассыпалась. Едва живой от пережитого ужаса бард зашагал вдоль широкого тракта, ведущего в неизвестные дали. Не имея понятия, где в этом сумрачном мире располагается место обитания бога, чудесное кольцо которого стало целью его изысканий, он просто шёл наугад, следуя вместе с прочими душами по дороге безвременья. На фоне этих душ, однако, лишь он похоже что-либо осознавал.

Призраки, хотя здесь они менее походили на призраков, как сомнамбулы, шли неуверенным шагом, пошатываясь. Глаза их казались открытыми, но дороги они, вероятно, не видели. Слепо глядя куда-то, где очевидно им грезились другие миры, они брели вдоль тракта хаотичной толпой, похожей на стадо баранов. Их руки болтались безвольными плетями вдоль тонких тел, а ноги еле волочились, норовя то и дело зацепиться за камни. Поэту они показались столь же беззащитными, жалкими, сколь беззащитным было бы то самое стадо баранов в местах обитания волков.

Лишь иногда, когда та или иная душа приходила в себя, над толпой проносились слова, причитания, всхлипы. Неожиданно к Лайтрэйну подошла незнакомая женщина с изможденным, печальным лицом и спросила, не видел ли он её сына. Лайт только неуверенно помотал головой, но женщина словно не понимала его. Хотя он и сам удивился, как понял столь необычно звучащую речь незнакомки. Ему казалось, что язык, на котором она говорит — вообще не существует в его мире.

Куда ведет этот тракт? Когда он закончится? В конце концов, как долго они уже так идут? Ответов на эти вопросы Лайтрэйну получить было не от кого, он и сам начал чувствовать, как поддается всеобщему сонному умиротворению и ускользает сознанием сам от себя. Потому, постаравшись стряхнуть этот морок, он снова вынул лютню и начал потихоньку наигрывать песню, что сложилась в одной из эросианских харчевен:
— Иду ли дорогой пустынной ночной,
Иль в утренней дымке дышу тишиной,
Мне снится божественный профиль:
Он дорог, как солнечный луч золотой,
Как лунные блики на глади морской,
Как медные краски заката…

От звуков музыки, наполнивших пространство, ему стало легче, а размышления об оттенках природы, которых не было среди мертвых равнин, заставили почувствовать себя снова живым. Лайтрэйну даже стало казаться, что его пальцы перестали иметь тот синюшный оттенок, как после пережитого на озере Забытых Грёз. Пейзаж вокруг, тем временем, начинал потихоньку меняться. Вдоль обочин дороги то попадались руины забытых построек, напоминающих храмы древних богов, то даже сносного вида дома. Здесь на дороге встречались уже не только взрослые, но также и дети различного возраста. В основном малыши.

От осознания того, что все эти дети — тоже души умерших, у барда стало тяжело на душе. Он ощутил, как от сочувствия подрагивают губы и сжимается сердце. Но кое-что из увиденного особенно остро кольнуло его: на обочине тракта, всеми забытый был оставлен младенец в пеленках. Закинув лютню на спину, Лайтрэйн склонился над бледным тельцем в тряпье и осторожно, будто боясь его сломать, взял на руки. Младенец мирно спал, едва подрагивая крошечными пальцами и шевеля губами.

— Бедное дитя, что же с тобой приключилось... — ранее бард никогда держал на руках такой крохи и понятия не имел, как с ним вообще обращаться, однако и оставлять его здесь без присмотра ему не хотелось. Мысль о брошенных детях вернула Лайтрэйна в тот день, когда и сам он, безымянный младенец, был оставлен на ступенях обители Святой Эвелуны. Если бы не забота монахов, то быть ему здесь же — ровно такой же потерянной тенью в скорбном мире умерших.

Однако брошенных детей в этом городе было слишком уж много. Забрать с собой каждого Лайтрэйн не смог бы, как бы того не хотел, и потому, подбирая слова наугад, он начал петь нечто, что могло стать живой колыбельной для всех этих мертвых детей:
— Ночь как мягкий бархат ляжет
На дома и на холмы,
Зубы острые покажут
Злые чудища из тьмы.
Спи дитя, не бойся чудищ,
Я тебя уберегу,
Спи дитя, средь туч летучих
Бродят кони на лугу...

Слова лились сами собой, сплетаясь в удивительно нежные строки, будто поэт обращался к живому ребенку, у которого есть надежда на завтрашний день и на новое утро. Который, в отличие от умерших детей, ещё может стать взрослым.
—  Ты, дитя, расти скорее,
Никогда теням не верь!
Ходят тени, бродят враже,
Скоро им конец придёт —
Будет утро, за овражком
Солнце алое встает...

Страшные тени, которых Лайт упомянул в своей песне, действительно бродили вдоль тракта, карауля невинную жертву. Их внешний вид был различен, но больше всего они походили на какую-то жуткую помесь человека и зверя. Они были черны, будто сотканы из самой темноты, и потому скрывались без труда, предпочитая атаковать из засады или заманивать в ловушку детей.

Один малыш, которому на вид и трех лет то наверное не было, реагируя на манящий жест когтем, без колебаний пошёл в лапы хищника, но к счастью Лайтрэйн это вовремя заметил и предпочел защитить малыша. Колыбельная резко прервалась и, всё еще держащий младенца, бард в два прыжка очутился рядом со вторым потеряшкой, вовремя ухватив того за руку. Мысли тотчас посетила идея, что было б неплохо припугнуть тварь кинжалом, только свободных рук уже не было.

Спасенный мальчик, очнувшись от своего забытья, тот час разрыдался, но зато не попал в лапы твари. Сама же тень, ощерившись, угрожающе выгнула спину, пронзила барда сверкающим взглядом исполненным злобы, однако не стала с ним связываться и отступила обратно во тьму.

— Понимаю, дружище, — произнёс бард примерно тем тоном, каким он обратился бы к горькому пьянице, что рыдает над рюмкой дешевой настойки, ободряюще хлопая того по плечу, — Я, признаться, и сам разрыдаться готов. Но если мы встанем и будем тут вместе реветь, кто тогда нас спасёт? — нянька из Лайтрэйна, конечно, была никакая, зато слов поддержки он ни для кого не жалел.

Тем временем вокруг поэта с младенцем и ребенком постарше, которого он держал за руку, сгрудилась целая стайка детей. Все они слушали колыбельную Лайтрэйна, а теперь наблюдали — куда же он двинется дальше. Заметив их, Лайт задал ненужный вопрос:
— Эй, ребят, вы чего тут столпились? Песня, что ли, понравилась? — в конце концов, кроме как говорить, ему ничего не осталось. Играть на лютне на руках с младенцем было бы затруднительно.

Отредактировано Лайтрэйн (08.04.2025 16:30)