Зовут его, конечно, не Финн Морской Ветер, но если бы судьба решила пошутить, то, пожалуй, именно так бы его и нарекла. Ибо жизнь ловкача, как его прозвали в юности, хоть и началась с запаха соли и рыбы, оказалась куда более извилистой и полной неожиданностей, чем самые запутанные морские течения.
Он родился в Тезее. Дом в котором прошло его детство, ютился в самом сердце портового района Гафона, среди лабиринтов узких улочек пропитанных солью и рыбой. Скромный? Скорее, бедноватый, стены были тонкими, а крыша протекала в дождливые дни. Матери он не знал. Её образ был соткан из двух нитей: отцовских слов и его собственных фантазий. Отец, обычно скупой на слова и щедрый на ром, в моменты просветления рассказывал сыну о ней. Он говорил, что родом она была с севера Ляфира. Что волосы у неё были цвета воронова крыла, а глаза — как два кусочка янтаря, найденного на берегу после кораблекрушения. И голос — голос, который мог утихомирить любую бурю в его душе. Говорил, что назвал его Джеком – так они мечтали назвать сына, когда оба были молоды и полны надежд.
Для Джека в те года, «север Ляфира» стал не географическим пунктом, а мифическим краем. Он представлял его как место, где скалы вздымаются к небесам, окутанные вечными туманами, а в глубоких долинах скрыты сокровища древних королей. Каждый раз, бродя по улицам Гафона — он вглядывался в лица женщин, ища в них тот самый янтарный взгляд. Именно эти фантазии, эти наивные детские мечты, и заронили в сердце Джека неутолимую жажду приключений.
В те далекие года, в нем просыпался тот самый дух, который позже будет покорять моря. Пока другие дети учились ходить по твердой земле, он, едва научившись стоять на ногах, уже приноравливался к вечно качающейся палубе отцовской шхуны. Эта видавшая виды посудина, с потрепанными парусами и вечно пахнущая рыбой, была для него можно сказать, вторым домом. Само собой разумеется, что никакого формального образования юнец не получил. Его школой была палуба «Соньи», а учителями — пёстрая команда отпетых головорезов, каждый из которых был виртуозом в своём деле.
К двенадцати годам, его маленькие пальцы ловко орудовали в спутанных сетях, распутывая узлы с такой же легкостью, с какой он потом распутывал сложные интриги. Он знал, как правильно травить сети, чтобы они стали невидимыми для добычи, и как ловко их вытягивать, чтобы добыча не ускользнула.
К четырнадцати, Джек знал, что лучший удар — тот, который наносят в спину, но лишь после того, как противника убедили, что ты его друг. И усвоил главный принцип: хаос — не враг, а союзник. Нужно лишь уметь им управлять, или, на худой конец, грациозно в него вписаться. Он мог выпросить у торговца лишнюю монету, обмануть пьяного моряка в кости или стащить яблоко с прилавка, не оставив и следа. Само собой разумеется, идеальным сыном он не был. Иногда его тяга к приключениям и любопытство заводили в неприятности. Когда они не выходили в море, он мог сбежать из дома, чтобы исследовать заброшенный корабль, или затеять спор с местными мальчишками, которые были старше и сильнее. Конечно, случалось что и прилетало за такое своенравие, но всё чаще выходило, что юнец выходил из заварушек победителем, так или иначе.
Когда Джеку было пятнадцать, они с отцом попали в жестокий шторм. «Сонья» не выдержала. Юноша чудом уцелел, привязавшись к бочке с ромом (иронично, он тогда впервые и напился). Тело Торгрима так и не нашли.
Оставшись один, некоторое время околачивался в порту предлагая свои услуги. Таскал мешки, чистил палубы, драил котлы – брался за любую работу, а иногда и пускал в ход приобретенные в более юных годах навыки воровства. На расспросы о судьбе отца Джек отвечал с нарочитой беспечностью, прищуривая один глаз и почесывая подбородок: «А, капитан Торгрим? Ушел на дно проведать старых друзей. Обещал привезти ракушку с жемчужиной размером с кулак. Так что ждите, скоро вернется!»
Конечно, никто ему не верил. Но в его словах была какая-то дерзкая бравада, эдакая искра, которая привлекала к нему внимание. Он был похож на сорняк, пробивающийся сквозь камень – живучий, упрямый, совершенно непредсказуемый и непостоянный, особенно в том, чего касалось дам.
Вот уж подлинно: не везет в любви – повезет в картах. А уж если не повезло в карты, то жди беды, которая, как назло, приплывает на трехмачтовом баркасе с дюжиной прожженных ромом головорезов. Именно в такую прелестную ситуацию и угодил юный Джек.
Дело было в одной уютной, как гнилой зуб, таверне. Воздух был настолько густ от запаха дешевого рома, дешевого табака и дорогого вранья, что его можно было резать саблей и намазывать на сухарь. Джек, тогда еще не обретший свою знаменитую треуголку и предпочитавший ей изящно сдвинутый набекрень берет, сражался за карточным столом не на жизнь, а на последнюю монету. Азарт, как и ром, был его проклятьем и благословением.
Игра шла в «Пьяницу» – что было весьма метафорично, ибо все участники, включая Джека, уже основательно поддали. Соперником его был здоровенный детина по кличке «Бородавка» Флинн, чья борода, вопреки прозвищу, была куда пышнее его ума. Юноша, как и подобает будущему гению тактики, блефовал. Он блефовал так искусно, что даже его собственный стакан начал ему верить. Поставив на кон все, включая, как ему казалось, свои невероятные чары, он с торжествующим криком «Ловись, рыбка!» выложил на стол короля и даму.
Флинн выложил две шестерки.
Джек замер. В его голове пронеслась лаконичная, но емкая мысль: «Беда».
«Бородавка» Флинн, чье лицо начало приобретать цвет перезревшего баклажана, медленно поднялся. Звон его сабли, извлекаемой из ножен, прозвучал зловеще, как похоронный колокол для надежд Джека на сытый ужин.
– Мне кажется, или твоя королева только что подмигнула мне, мальчишка? – просипел Флинн. – Ты бы не стал, часом, мухлевать?
Джек, отступая и натыкаясь на столы, залепетал что-то о коварстве дам, о зыбкости бытия и о том, что он, по счастливой случайности, как раз собирался сделать самую выгодную в жизни Флинна сделку по продаже волшебных бобов. Но Флинна убеждали только кулаки размером с окорок.
И вот, когда дуло пистолета уже поцеловало переносицу юноши, а запах пороха смешался с ароматом его собственного страха, из угла, из-за занавески из табачного дыма, раздался спокойный, бархатный голос, словно доносившийся с другого конца изысканного бального зала:
– Прошу прощения за столь бесцеремонное вмешательство, но, кажется, джентльмен забыл заплатить за выпивку.
Все замерли. К столу подошел человек. Он был одет с такой безупречной, почти корабельной аккуратностью, что казалось, даже его шнурки завязаны по уставу адмиралтейства. Это был Кристобаль Фейра.
– Сумма долга молодого человека, – продолжил Фейра, обращаясь к Флинну, – как раз соответствует той, что он вам, по его мнению, проиграл. Я предлагаю считать счет чистым.
– А ты кто такой? – проворчал Флинн, но в его голосе уже послышалась неуверенность.
– Я – тот, кто ценит справедливость, – улыбнулся Фейра. – И тот, чей корабль, стоящий на рейде, имеет на борту шестьдесят пушек. Согласитесь, звучит куда убедительнее, чем две шестерки.
Флинн посмотрел на свои карты, потом на трость с попугаем, который, казалось, смотрел на него с ледяным презрением. Молча, он схватил свои жалкие монеты и, бормоча проклятия, ретировался.
Джек, отдышавшись, вытер пот со лба.
– Сэр, я ваш должник! Вы спасли мне жизнь! Позвольте предложить вам…
Вот так, юный Джек и попал на судно «Невесты Ветра», капитаном которой и был Фейра. Тогда команда, специализировалась на "деликатном импорте" вин и прочих товаров, минуя скучные бюрократические и таможенные процедуры, т.е. занимались контрабандой, не афишируя, что они пираты.
Джек стал юнгой, затем боцманом, а по факту — главным смутьяном и отвлекающим маневром команды. Именно в этот период случился тот самый инцидент, который навсегда вписал его имя в анналы портового фольклора. Однажды, им было поручено доставить несколько "особых" ящиков в один из прибрежных городов Тезеи. Задание было простое: найти дом с вывеской "Алые Магнолии" и передать груз человеку по имени Падре Висенте.
Джек, обладавший врожденным талантом находить неприятности, возглавил группу. Найдя неприметное здание с нужной вывеской (которая, как он позже клялся, изображала цветы весьма двусмысленной формы), он с командой ввалился внутрь. Внутри царила гробовая тишина, пахло ладаном и старой бумагой. Встретил их сурового вида мужчина в темном одеянии.
– Мы к Падре Висенте, — бодро заявил Джек, подмигнув. – Груз привезли. Говорили, у вас тут весело.
Мужчина, который и был Падре Висенте, побледнел, затем покраснел. Оказалось, "Алые Магнолии" были не борделем, а монастырем, известным своим аскетизмом и строжайшими обетами. Ящики же содержали не запрещенный ром, а коллекцию чрезвычайно редких и ценных духовных реликвий, которые контрабандисты похитили по заказу одного богатого коллекционера.
Начался переполох. Джек, с присущим ему даром импровизации, схватил первую попавшуюся под руку статую святой и начал размахивать ею как дубиной. В хаосе ему и его людям удалось вырваться, но груз был испорчен.
Капитан был в ярости. Боцман едва избежал килевания, отделавшись лишь понижением до чистильщика палуб. Эта история стала притчей во языцех. Над ним смеялись, но и побаивались — столь эпический провал не мог быть простой случайностью. Ну, а Джек... Джек начал свой путь обратно по карьерной лестнице, лелея в душе надежду однажды все таки стать капитаном. |
