[nic]Мэксентиус[/nic][sta]Император[/sta][ava]https://i.ibb.co/d6gPn4m/4.jpg[/ava]

Император был крайне недоволен тем, что его сын позволил себе уничтожать храмы бога Смерти и жрецов от его имени. Возможно, он был бы куда более добродушно настроен, если бы тот рассказал ему о своих планах и спросил дозволения провести религиозные реформы. Однако Корнелиус этого не сделал. Более того, его действия привели к необратимым последствиям.

Жители Эроса выражали свое возмущение правителем, обвиняя его в том, что он допустил осквернение священных храмов, которые могли разгневать высшие силы и привести к каре всего народа.

В те времена общественное сознание было глубоко религиозным, а император воспринимался как земной представитель божественной власти. Он выступал посредником между богами и людьми, от его имени издавались законы, и по его воле решалась судьба целых народов.

Любое оскорбление религиозных святынь воспринималось как личное оскорбление божеств, а значит, и самого правителя, что делало его особенно уязвимым перед лицом народного гнева и божественного возмездия.

Осознавал ли Корнелиус возможные последствия своих поступков? Мэксентиус был убежден, что такой исход не мог остаться незамеченным для него. Если же он действительно не продумал все до конца, то, вероятно, руководствовался не холодным расчетом, а эмоциональными порывами.

Примечательно, что дочь императора проявляла особое почтение к божеству Смерти, регулярно участвуя в праздничных церемониях и принося ему дары. Это наводит на мысль, что мотивы действий Корнелиуса могли иметь не столько политический характер, сколько быть связанными с какими-то личными обстоятельствами или переживаниями. Как бы там ни было, Мэксентиус был крайне раздражен конечным результатом.

Его мастерство владения мечом было поистине впечатляющим – каждое движение выдавало в нем опытного воина, закаленного в многочисленных битвах. Отец-император, прекрасно понимая тактику сына и имея возможность легко предвидеть его действия, сознательно избегал нанесения каких-либо ранений.

Их поединок больше напоминал изящный танец, чем настоящее сражение – два искусных бойца словно кружились в смертоносной мелодии, где мечи становились продолжением их рук, а каждый выпад и защита были отточены до совершенства.

— Именно так я и думаю, — резко и неожиданно Мэксентиус нанес удар по мечу сына, нажав на него так, что лезвия от соприкосновения гулки заскрипели. — Я думаю, что ты засиделся в стенах дворца, — на его лице появилась неприятная ухмылка. Этими словами император положил начало для разговора, который мог прийтись не по душе его старшему сыну.

Мэксентиус сделал шаг назад, создавая между ними пространство, а затем снова набросился на сына, но теперь уже был не так мягок. Их сражение начинало больше походить на битву, и чтобы устоять супротив первородного Корнелиусу приходилось прилагать больше усилий, чем в начале.
Их поединок завершился сокрушительным ударом, в результате которого мечи обоих бойцов разлетелись на две части. Корнелиус сумел выстоять в этом противостоянии, однако его невозмутимость, с которой он начал бой, заметно пошатнулась.

Ведь далеко не каждый способен выдержать схватку с первородным вампиром. Однако в жилах сенатора Эроса текла не просто кровь древнего существа – в ней смешивались наследственные черты как самого первородного, так и отца всех монстров. Правда, сам Мэксентиус старался не углубляться в эти мысли, предпочитая не терзаться сомнениями относительно его происхождения. Он считал его своим сыном, своим продолжением.

— Что ж, теперь я вижу, что ты не забыл, как держать меч в руках, — ухмыльнувшись, сказал Мэксентиус, протянув руку в сторону слуги, который сразу же подал ему кубок с вином. Император отхлебнул его и бросил обрубок меча на пол. — Вот и прекрасно, ведь через два дня ты отправляешься на границу империи. Там ты и покажешь свое мастерство.

Вместо того чтобы расспрашивать сына о причинах его неповиновения, Мэксентиус избрал более изощренную форму наказания. Он принял решение отправить наследника подальше от императорского дворца, лишив его привычного окружения и возможности влиять на дворцовые дела.

Такой шаг был куда более болезненным, чем простой выговор или физическое наказание. Отлучение от дворца означало не только потерю статуса, но и разрыв с привычной жизнью, что для сына правителя было особенно тяжело.

Подпись автора

Ты пришел и говоришь: Авалон, мне нужна справедливость, мне нужен пост. Но ты просишь без уважения, ты не предлагаешь дружбу, ты даже не назвал меня крестным админом.