SUB ROSA | |
ВРЕМЯ И МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: | УЧАСТНИКИ: |
|
|
|
Sub rosa
Сообщений 1 страница 5 из 5
Поделиться112.06.2024 23:03
Поделиться215.06.2024 00:11
Цепочка непродуманных действий, которые Лайтрэйн совершал импульсивно, потакая своим сиюминутным желаниям, удивительным образом вылилась для него в судьбоносную встречу с сенатором. Конечно, беседа с Корнелиусом оказалась для барда совсем непростой, но, к удаче последнего, закончилась тем, что сенатор не снял ему голову, а поручил выполнения нетривиальной задачи, предполагающей творчество...
Пытаясь подавить культ Фетиха, он наказал поэту сочинить злободневную «виршу», способную очернить имя бога и отбить у эросианцев желание ему поклоняться. За это Лайтрэйну, арестованному намедни гвардейцами, обещали свободу и награду, соразмерно эффекту, который сможет оказать на общественность его новая песня.
Бард долго думал: заказная поэзия ему обычно давалась с трудом. Однако, парой дней позже, он появился вблизи дворца Императора, разыскивая своего заказчика, чтобы продемонстрировать результаты работы... Но Корнелиуса в этот час, уже весьма поздний, дома не оказалось, поэтому Лайтрэйна не пустили даже на ступени дворца. Он уже собирался пройти через розовый сад, окружавший дворец, и уйти восвояси, но краем глаза успел зафиксировать какое-то движение между цветущими кустами роз, источавшими сладкий изысканный запах драгоценного масла.
Силуэт этот был, всего вероятнее, женский - рост довольно высокий, но двигалась она плавно, бесшумно, словно скользя над землей. Под просторным плащом с капюшоном, что был скреплен и удерживался на плече роскошной фибулой, невозможно было подробно рассмотреть её облик. Лишь только белокурый локон выбился от порыва налетевшего ветра, и эта самая фибула ярко блеснула в закатном луче, заставив барда полностью на ней сфокусироваться. Проводив незнакомку растерянным взглядом...
Впрочем, почему это вдруг - проводив?! Вновь поддаваясь спонтанному импульсу, или даже инстинкту, Лайтрэйн ускорился, ощущая что сердце забилось быстрее - то ли взволнованно, а то ли от страха оказаться замеченным... Или, может, от осознания, что он не успеет догнать эту даму, упуская ее навсегда? Более не заботясь о возможных последствиях, он ускорил свой шаг и, ныряя за нею в широкую арку, ведущую к женской половине дворца, оказался в просторном и пустынном холле, где царил полумрак, а вокруг всё поблескивало безупречным мрамором.
Бард, поудобней перехватывая лютню, которая неизменно была у него при себе, осмотрелся - таинственной дамы уже нигде не было видно. Она как будто растворилась в полумраке дворца... Или вовсе пригрезилась? Может быть, это очередная богиня смеется над ним? Неужели сама Эас явилась к нему в этот розовый час??
Отредактировано Лайтрэйн (15.06.2024 00:24)
Поделиться307.07.2024 20:03
[nic]Мэксентиус[/nic][sta]Император[/sta][ava]https://i.ibb.co/d6gPn4m/4.jpg[/ava]
Во дворце было много слуг, рабов и стражников, которые могли бы заприметить незнакомца и вышвырнуть его, однако в руках у Лайтрэйна была лютня, всего лишь музыкальный инструмент для услаждения слуха, а не острый меч, коим поражают врагов, поэтому в ввиду предстоящего празднования никому не пришло в голову, что он мог доставить кому-то большие неприятности.
Кроме того, некоторые из них были предупреждены о том, что во дворец должны прийти музыканты. Император пожелал устроить небольшой праздник, чтобы тем самым, по слухам, примирить двух непримиримых врагов, свою прекрасную дочь Колестис и наложницу Авайю, между которыми не было мира уже очень давно.
В последние несколько лет император сильно изменился. После смерти жены он вначале впал в ярость, а после погрузился в глубокую тоску, из которой ему помогла вернуться иссинская рабыня, что и стало причиной его глубокой привязанности к ней. Она не просто околдовала его, как говорили в народе злые языки, а даровала новую надежду на будущее, которое он не представлял для себя без любимой.
Пребывая в праздности, Мэксентиус постепенно начал отдаляться от дел. Большей частью государственных вопросов занимались его старшие сыновья, имевшие право голоса в сенате. Он же предпочитал наслаждаться радостями жизни, редко по-настоящему задумываясь о том, что происходило вокруг него. Однако всегда внимательно изучал те указы, которые подписывались его именем и на которых ставилась печать, что украшала его золотой перстень, плотно сидевший на указательном пальце.
Пока его сыновья решали, кто же из них больше достоин похвалы, Мэксентиус даже не задумывался о том, через что им приходилось пройти, чтобы заполучить толику его внимания. Теперь, чтобы попасть к нему на аудиенцию им порой приходилось пройти сто и одно препятствие. И одним из этих препятствий была сама иссинка, которой он всецело доверял.
Мало кто знал, что за демоны терзали императора в те часы, когда он оставался наедине с собой, но демоны эти были безжалостны к нему, как и тот порок, что проснулся в нём вместе силой и порок этот был унынием. В праздности он искал смысл в своей бесконечно долгой и лишенной любимой женщины жизни.
Мэксентиус не любил иссинку и никогда бы не смог полюбить её также, как жену, но он позволяла ему на время забыть об утрате, и он снова чувствовать себя по-настоящему живым, а это многого стоило. Именно по этой причине всякие попытки его детей очернить Авайю заканчивались лишь разговором на повышенных тонах и порой несколькими разбитыми амфорами. Власть этой женщины над императором была велика.
Отказавшись принимать послов из заграницы, Мэксентиус велел устроить небольшой пир, на который пригласил свою дочь и наложницу, тем самым приравняв их в глазах остальных присутствующих. Заботы же о заморских гостях он передал своему старшему сыну, сенатору Варфа Корнелиусу.
Должно быть, для самой Колестис это было тяжелым испытанием, но отец не думал в ту минуту о чувствах своей драгоценной эросианской розы. Он полагал, что она достаточно мудра, чтобы оценить его широкий жест и желание найти мир в собственном доме.
В зале, где восседал император, было не слишком много народа. Он удостоил приглашением лишь избранных, в числе которых был его сын Рикар, даже не скрывавший ироничной ухмылки. Ему доставило некоторое удовольствие выразить свое отношение к происходящему сестре, когда они поравнялись.
-Либо отец перестал ценить нас, своих детей, либо сравнял рабыню с нами. Как думаешь, сестра, что лучше? Я нахожу это весьма презабавным. Мы стали ближе к обычным людям, – с этими словами он пригубил вина из своего кубка и неторопливо зашагал в сторону раба, державшего в руках кувшин.
Тем временем в зале появился сам император, который по всей видимости был в весьма благостном расположении духа. Он занял трон, по обе стороны которого стояли троны поменьше, и пригласил сесть подле себя свою дочь, и свою наложницу.
Одна из служанок, что с ужасом обнаружила отсутствие музыкантов, побежала на их поиски. Обнаружив Лайтрэйна, девушка потребовала, чтобы он поскорее отправлялся в зал. Ему предстояло усладить слух императора и его семьи, в противном случае не сносить им всем головы.
- Подпись автора
Ты пришел и говоришь: Авалон, мне нужна справедливость, мне нужен пост. Но ты просишь без уважения, ты не предлагаешь дружбу, ты даже не назвал меня крестным админом.
Поделиться423.09.2024 23:11
Роскошные коридоры дворца даже в гулкой пустынности, коль ты среди них не хозяин, давили величием. Однако Лайтрэну в этом роскошестве не было страшно. Даже напротив, сам почитая себя гостем, поэт не испытывал благоговейного страха, что присущ для прислуги, и ощущал себя максимально уместно.
Где ж еще быть человеку искусства, как не на блистательной сцене? Что для него может быть еще более лестным, нежели благородные слушатели? Разве что выступление перед самим Императором... Впрочем, этого Лайтрэйн пока что не знал.
Не понимая по началу, чего от него добивается девушка, что упорно толкала его в сторону помпезно украшенных мощных дверей, браня за медлительность и утверждая, что от его выступления зависит чуть ли не жизнь, бард осознал, что его явно приняли за другое лицо. Но оказавшись за распахнувшейся дверью, перед взором Мэксентиуса и сидящих от него по обе стороны дам, различных как утро и ночь, он быстро сориентировался:
«Иду ли дорогой пустынной ночной, иль в утренней дымке дышу тишиной - мне снится божественный профиль...» - сочиненные накануне попадания в каталажку стихи о монетах Эросианской Империи, которые украшает сияющий лик Императора, сами собой навернулись на ум, а уголки губ растянулись в сладчайшей и хитрой улыбке. Ведь этот самый драгоценный лик и красовался сейчас перед бардом!
Слова служанки о важности сего выступления наконец проявили свой смысл, потихоньку обретая и осязаемую, возможно даже подсчитываемую, материальную ценность. Натянув на лицо самое умиротворенно-поэтическое выражение, Лайтрэйн глубоко и с изяществом поклонился августейшей семье, вспоминая те местные этикетные нормы, что он смог подчерпнуть за недолгое пребывание в Эросе, и, распрямившись, скользящим движением тронул струну, будто бы дегустируя звук, что порождала щедрая акустика вездесущего мрамора.
В одной из спутниц Императора, не стесняясь оценить ее взглядом, бард без сомнений признал им воспетую в скандальной балладе иссинку, мысленно сокрушаясь, что в песне обозвал ее дурнушкой, ни разу не видя и опираясь лишь на злорадство молвы. Молва, как всегда, ошибалась.
Вторая дама, светловолосая и бледнокожая, с колючим льдистым взглядом, была ему одновременно незнакома и настолько близка, что в песне хотелось обратиться непосредственно к ней. Быть может, это ее он приметил в саду?
Плащ с драгоценной фибулой теперь не скрывал эти гордые плечи и царственный стан и больше не мог быть подсказкой, но для Лайтрэйна это было уже и не важно. Решив отчего-то, что на этом блистательном празднике белокурая красавица не чувствует себя счастливой, он задался идеей растопить ее грусть, тронуть нежной улыбкой уста...
«О чем же мне спеть? Не думаю, что ей хотелось бы слушать о золоте, его и так вокруг уже с излишком», - подумал поэт, и шаловливая муза тот час же подкинула дельную мысль, - «Тогда спою о том, что вижу! Быть может зеркало поэзии, отразив такую красоту, сумеет согреть ее сердце?»
Пальцы уверенно дернули струны, рождая сильную и может даже драматичную мелодию, которой сейчас говорила душа сочинителя. Раскинувшийся за пределами дворца закат драгоценным вином, каким сейчас угощались высокие гости, разлился и в словах поэта, рисуя всем знакомый пейзаж:
День тихо гас среди роз на границе сна,
Ты мой соблазн - словно терпкий бокал вина...*
Отредактировано Лайтрэйн (25.10.2024 22:37)
Поделиться505.04.2025 17:25
Прогуливаясь по саду, Колестис думала о том, что вскоре ей придется сесть рядом с отцом и ненавистной ей рабыней, которую он, как казалось многим, почитал больше своих собственных детей, когда ощутила чье-то незримое присутствие. Подняв взгляд, словно пытаясь определить источник ощущения, она заметила служанку, возникшую в арке, соединяющей сад с дворцом. Смуглая девушка с тёмными глазами почтительно склонила голову в знак приветствия. Пора.
Несмотря на усиливающееся ощущение чьего-то пристального взгляда, Колестис пошла ко дворцу. Раздумывать было некогда. Ей необходимо было в скором времени показаться на глаза венценосному родителю, чтобы порадовать его взор и смягчить проклятое сердце.
Сбросив с себя накидку, Колестис передала её своей служанке, после чего направилась в сторону тронного зала, откуда уже доносилось множество голосов. Она шла по коридору с высоко поднятой головой, и каждый её шаг отражался эхом от стен.
После разрушения храмов бога Смерти, некогда цветущие эросианские земли увяли, вызвав недовольство среди населения. Люди обвиняли императорскую семью в том, что они навлекли гнев темного бога и лишились его расположения. Многие обвиняли Колестис в своих несчастьях, считая, что она, уделяя ему больше внимания, чем другим божествам Эроса, должна была иметь влияние на ситуацию.
События прошедших дней сильно ударили по ней, а вместе с тем ослабили и её влияние при эросианском дворце. Хуже того было то, что поговаривали, будто бы на границах империи стали собираться войска фараона, ибо, получив известие о поругании святынь, правитель огненных земель разгневался не меньше, чем сам бог Смерти. Колестис намеревалась после торжества обсудить с отцом случившееся, чтобы содействовать принятию им наиболее мудрого решения. Помешать ей в этом могла лишь Авайя, которая не только осталась жива, но и пышела здоровьем.
Всякий раз, когда Колестис видела смуглую рабыню подле отца, которой оказывали почести так, словно она сама была императрицей, её переполняла глубокая неприязнь, скрывать которую всякий раз становилось все тяжелее.
Поравнявшись с братом, Колестис увидела на его губах подобие улыбки, которую ей сильно захотелось стереть. Рикар отчего-то находил неприязнь сестры к служанке забавной, хотя и сам не испытывал к последней особой любви. Когда он обратился к ней, она коротко ответила:
– Мы никогда не были и не станем обычными людьми.
Их глаза в последний раз пересеклись лишь на короткий миг, прежде чем она направилась к трону, чтобы приветствовать отца, а он зашагал к слуге. Лицо монарха озарилось радостной улыбкой при виде дочери. Он просил её сесть подле себя, а после обратился к рабыне, которую посадил на место, которое некогда занимала покойная императрица.
Губы Колестис скривились от неудовольствия, когда Авайя торжественно присела рядом с императором. Отведя взгляд в сторону, она увидела брата, который смотрел на темнокожую ведьму с презрением и нескрываемым любопытством. В его взгляде читался вопрос: «что же в тебе такого, что он сошел с ума от тебя?».
Вскоре в зал привели мужчину, который отвлек внимание Колестис. Обратив на него взор, она вдруг поймала себя на мысли, словно уже видела его прежде. Впрочем, ни лица, ни голоса его припомнить не могла. Лишь спустя мгновение, когда он запел, она вдруг осознала, что не могла видеть его, но чувствовала его присутствия в саду роз.
Воцарившаяся в помещении безмолвная атмосфера заставила всех присутствующих обратить взоры на прибывшего из-за границы барда. Колестис также не сводила с него глаз, осознавая, что мелодия адресована именно ей. Возможно, причиной тому было её прозвище – Эросианская роза, данное ей в империи, а может, дело было в особенном взгляде, которым бард одаривал её во время исполнения. Вероятно, этот взгляд не остался незамеченным никем.
Во всяком случае, Авайя, заметив его, повернулась к Колестис, будто стремясь удостовериться в собственных предположениях. Только император оставался в неведении, не подозревая о хитросплетениях женских интриг, будучи далек от них. Он просто отдавался во власть музыки.
Песня пришлась по душе Колестис. Она на короткое время забыла об обществе ненавистной ей рабыни и необходимости считаться с ней. Её губы тронула слабая улыбка, а в глазах отразилось восхищение. Когда бард замолк, первым ему похлопал император, а после подхватили и все остальные.
Колестис оторвалась от своего места и вытянула руку в направлении прислужницы, стоявшей неподалеку. Служанка, поняв намек, покорно наклонила голову и оперативно извлекла один цветок из небольшой корзинки с эросианскими розами.
Подойдя к краю возвышения, где располагались трон и два кресла, она взглянула на барда, недвусмысленно приглашая его приблизиться и принять розу из её рук. Все присутствующие наблюдали за тем, что будет дальше. Император же на время отвлекся на свою любовницу, которая отметила талант молодого заморского юноши.
Отредактировано Колестис (05.04.2025 17:26)