Последние лучи солнца угасли за зубчатыми башнями Турма, когда к дому доктора Картера, скрипя колесами по булыжнику, подкатила закрытая карета. Из неё, не дожидаясь кучера, вышел барон фон Келлер. Его тёмный костюм был безупречен, но в движениях, отточенных и экономных, читалась лёгкая, едва уловимая нетерпеливость, несвойственная его обычной ледяной сдержанности. Он обернулся и коротким, властным кивком подозвал своего спутника — коренастого мужчину, который вылез из кареты следом, но старательно держался на почтительной дистанции, подобающей разнице в их статусе.
Мужчина был молчалив, его коротко подстриженная борода тронута сединой, а руки, выступавшие из-под поношенного пиджака, покрывали старые шрамы и мозоли — немые свидетельства долгих лет ремесла. Он крепко, почти бережно сжимал деревянный ящик с инструментами — его столярный набор, главную ценность и источник пропитания, позволявший ему иметь кров над головой.
Фердинанд подошёл к двери и постучал тростью — твёрдо, но без излишней настойчивости. В его безупречной осанке, в том, как он замер в ожидании, сквозило лёгкое, но отчётливое напряжение. Он опасался, что фройляйн Арчибальд, поддавшись панике, совершила опрометчивый шаг и попыталась бежать. Бегство было бы равноценно признанию вины, а это осложнило бы всё немыслимо.
Когда дверь наконец отворилась, и на пороге возникла Долорес, в уголках его губ дрогнула почти неуловимая тень улыбки — не торжествующей, а скорее… одобрительной. Она осталась. Он был этому искренне рад.
— Добрый вечер, фройляйн Арчибальд, — его голос прозвучал ровно, без намёка на вчерашнюю усталость или напряжённость. Он слегка склонил голову в безупречном светском жесте. — Рад видеть вас в добром здравии. Позвольте представить моего спутника — герра Штайнера. — Коренастый мужчина молча кивнул. — Он мастер-столяр. Я счёл своим долгом возместить ущерб, причинённый дверям и интерьеру доктора Картера в ходе вчерашнего… инцидента.
Фердинанд сделал небольшую паузу, его пронзительный взгляд скользнул за спину Долорес, вглубь дома, оценивая царящие там тишину и порядок. Одновременно он незаметно втянул воздух, пытаясь уловить малейший след вчерашнего травяного смрада или, что было бы еще более неутешительно, горьковатый аромат ангелики.
— Мы не помешаем? — спросил он вежливо, вновь взглянув на нее. — Можем ли мы войти? Герру Штайнеру необходимо осмотреть повреждения и приступить к работе, пока ночь не успела окончательно вступить в свои права.

Фердинанд переступил порог, его беглый взгляд мгновенно принялся оценивать обстановку на предмет возможных опасностей. Воздух действительно был чист, и от него не веяло ни травяными ароматами, что прошлым вечером мгновенно вызвали у него сильную головную боль, ни, что было куда важнее, ангеликой. Лишь тонкий аромат воска от горящих свечей и едва уловимый, но стойкий запах акварельных красок и бумаги.
Он кивнул в ответ на её приглашение, позволяя герру Штайнеру пройти первым. Мастер молча, с профессиональной отстраненностью осмотрел выбитую дверь, смерил взглядом косяк и, поставив свой драгоценный ящик с инструментами на пол, принялся доставать необходимые принадлежности.
Прочие следы вчерашнего разгрома были достаточно тщательно устранены.
— Чай… — повторил Фердинанд, и в его голосе прозвучала лёгкая, вежливая нотка. Он кивнул, следуя за ней в гостиную. Согласиться — значит проявить любезность. Выпить — совсем другое дело. Никогда не знаешь, в какой момент хрупкая и невинная девушка окажется натренированным охотником. Доверия к ней, несмотря на её кроткий нрав и симпатичную внешность, он не испытывал ни на йоту. Привычка быть настороже была в него вбита годами; забыть о ней он мог лишь в собственном кабинете, за надёжно зашторенными окнами, с книгой в руках.
Заняв предложенное кресло, он положил трость рядом и устроился с видом человека, готового к неспешной беседе.
— Благодарю, фройляйн Арчибальд. Ваша забота тронула, — произнёс он, и в его голосе намеренно появились смягчённые, почти тёплые ноты. — И позвольте сразу развеять ваши опасения. Вам ничего не грозит. — Он слегка склонил голову, его взгляд стал менее пронзительным, более располагающим. — Барон фон Штауфен так и не понял, что заставило его так безутешно чихать. А в своём отчёте я не счёл нужным упоминать о… скажем так, излишне бдительных мерах предосторожности, принятых в отношении меня. Пока что.
Он сделал лёгкую паузу, давая ей осознать значение этих слов.
— Это, однако, не означает, что Комитет закрыл глаза на произошедшее. За вами будет установлено наблюдение. Мною, — мягко подчеркнул он. — Чтобы окончательно убедиться в вашей невиновности и отсутствии связей с инакомыслящими.
Его пальцы слегка постучали по ручке кресла.
— К слову о мерах предосторожности… — его голос вновь приобрёл лёгкий, заинтересованный оттенок. — Тот травяной микс был составлен со знанием дела. Довольно нетривиальная комбинация. Кто обучил вас этим… хитростям? Доктор Картер? Или у вас имеются иные интересные знакомства?

Фердинанд молча наблюдал за её движениями, за лёгкой дрожью в руках, которую она тщетно пыталась скрыть. Его взгляд скользнул по чашке, поставленной перед ним. Аромат был безобидным, даже приятным. Но его пальцы так и не потянулись к фарфору. Осторожность давно уже стала его второй натурой. Он лишь кивнул в ответ на её заверения, всем видом показывая, что принимает её гостеприимство, но не более того.
Его внимание обострилось, когда она заговорила о книгах. Книги. Конечно. И не какие-нибудь романы, а специализированные трактаты. Это многое объясняло. И не только её познания в травах.
— Книги, — повторил он за ней, и в его голосе прозвучала лёгкая, почти что уважительная нотка. Его взгляд стал пристальным. — Что ж, теперь понятно. Вы не только помощница доктора. Вы видите. — Он сделал крошечную паузу, позволяя этим словам повиснуть в воздухе. — Ауру. Энергию. Именно так вы и распознали во мне… не-человека. Вы — маг.
Он откинулся на спинку кресла, сложив пальцы домиком. В его глазах мелькнуло не разочарование, а скорее холодное понимание.
— Это объясняет и источник вашей литературы. Многие из ваших… собратьев по дару являются ярыми участниками различных кружков. Инакомыслящих, — он произнёс это слово без осуждения, как констатацию факта. — Их библиотеки часто куда богаче казённых.
Он наконец тронул ручку чашки, но лишь для того, чтобы слегка провернуть её на блюдце, изучая узор.
— Историю про «Турмского кровопивца» я, разумеется, знаю, — его голос стал суше. — В каждом стаде найдётся своя чёрная овца. Это печально, но неизбежно, — он поднял на неё холодный взгляд. — Но мне также известна и другая статистика. Та, что тщательно скрывается от обывателей. Сколько моих сородичей было найдено за последнее время с воткнутыми в сердца осиновыми кольями. Сколькие лишились клыков…
Он оставил чашку в покое и серьезно посмотрел на нее так, будто бы говорил не с возможной нарушительницей порядка и женщиной, которая еще вчера вероятно собиралась если не убить его, то хотя бы обездвижить, а с давней знакомой, с которой можно было поделиться своими самыми сокровенными мыслями.
— Этот мир прогнил, фройляйн Арчибальд. И единственное лекарство, которое все наперебой предлагают — это вырезать опухоль. Под корень. Неважно, злокачественная она или нет. И ваши книги, ваши «познания»… — он мягко, но с уничтожающей иронией указал взглядом на ту сторону дома, где находилась библиотека, — они лишь часть этого большого, всеобщего страха и ненависти. И это не внушает надежды на светлое будущее. Мы слишком мало знаем друг о друге, чтобы испытывать доверие.

Фердинанд слушал её, не перебивая, его лицо оставалось непроницаемой маской. Когда она закончила, в комнате повисла тягостная пауза. Он медленно поднял взгляд, и в его ледяных глазах вспыхнул холодный, почти что академический интерес.
— Вы говорите как идеалист, мисс Арчибальд, — произнес он наконец, и в его голосе не было насмешки. — И в ваших словах есть своя логика. Да, книга не делает человека монстром. Так же, как и молоток — кузнецом. Всё решает применение, — он слегка склонил голову в бок. — И да, я читал куда более опасные труды, чем те, что, я уверен, скрываются в потаённых уголках этой библиотеки. Знание — оружие. И я научился им владеть, чтобы обезвреживать тех, кто направляет его против моей страны и моего монарха.
Он откинулся на спинку кресла, его пальцы сложились в замок.
— Ваше желание защитить себя, безусловно, понятно и, в определённом смысле, оправданно, — произнёс Фердинанд, и в его голосе сквозь привычную холодность пробилась тонкая нить чего-то, почти похожего на снисхождение. — Однако я не могу одобрить методы, применённые против официального лица Комитета. Я не вчера родился, фройляйн Арчибальд, и прекрасно понимаю вашу логику: вы видели в том человеке несчастную жертву, а в нас — безжалостных охотников, — он сделал паузу, позволяя горькой иронии ситуации проявиться. — Но реальность, как это часто бывает, оказалась куда сложнее, и вы увидели другую сторону монеты. В этом и заключается ключевая разница между нашими мирами. Гораздо проще видеть чёрное и белое, в то время как истина обычно скрыта в бесчисленных оттенках серого. Вы поспешили сделать выводы, и едва не поплатились за это... Вы спрашиваете, доверяю ли я себе? — его губы тронула холодная, усталая улыбка. — Я доверяю лишь фактам и логике. А они свидетельствуют, что лицо, обладающее магическим даром и практикующее оборонные техники против не-людей, защищающих интересы Короны, представляет собой оперативный риск. Риск, который моя служба обязана учитывать. — его голос приобрёл вес и неумолимую чёткость. — Ваше будущее, фройляйн, зависит не от красоты ваших идеалов, а от того, как вы распорядитесь своими знаниями. На службе Короны… или против неё. Пока что я предоставляю вам возможность доказать первое. Не растрачивайте её на философские дебаты. Докажите делами и благоразумием.
Он замер на мгновение, его пронзительный взгляд изучал её лицо. И наконец, с едва заметным, почти ритуальным кивком, Фердинанд протянул руку и взял фарфоровую чашку — жест не столько жажды, сколько символического перемирия.
Он отпил один глоток, а затем поставил чашку на блюдце с тихим, но отчётливым стуком, разрушающим, воцарившуюся на какое-то мгновение, тишину.
Его взгляд скользнул по комнате, по стенам, словно ища что-то, прежде чем вернуться к ней. Он слегка наклонил голову, и в его позе появилась лёгкая, почти что светская непринуждённость, словно он был гостем на вечернем приёме, а не следователем в доме подозреваемой.
— Пока герр Штайнер занят своим ремеслом, — начал он, меняя тему с нарочитой лёгкостью, — позвольте проявить любопытство. Что вы обычно рисуете? — Он сделал небольшую паузу, давая ей понять, что вопрос не совсем праздный. — В воздухе витает стойкий запах масляных красок и скипидара. И, — он почти незаметно втянул воздух, — я не ощущаю здесь ничьего другого присутствия, кроме нашего. Таким образом, логично предположить, что автор этих художественных работ — вы. Искусство — куда более приятный предмет для беседы, чем политика или… профессиональные риски, не находите? Так что, прошу вас, просветите меня.