Дверь в кабинет Леонарда Холта распахнулась без стука, словно ее отбросила порывом ледяного ветра. Корнелиус вошел следом, невозмутимый и бесшумный, как тень. Его темный костюм идеально сидел на нем. Его взгляд, тяжелый и неподвижный, мгновенно окинул кабинет: массивный дубовый стол, отполированный до зеркального блеска, стеллажи с дорогими безделушками, символизирующими успех.
Только тогда, словно запоздалая волна после прохода корабля, в дверном проеме возникла секретарша. Ее лицо было бледным, а на щеках пылали яркие пятна смущения и тревоги. Она почти вбежала внутрь, ее каблуки отчаянно цокали по паркету.
— Мистер Холт, прошу прощения, я… я не могла остановить… Он просто… — ее голос сорвался, запутавшись в паутине собственной беспомощности.
Корнелиус не обернулся. Он медленно снял перчатки из тончайшей кожи, движения его были отточены и лишены суеты.
— Успокойся, дорогуша, — произнес он, и его безэмоциональный голос прозвучал мягко, но с той неоспоримой интонацией, что не оставляла места для дискуссий. Он наконец перевел взгляд на нее, но не для того, чтобы утешить, а чтобы дать указание. — Лучше принеси кофе. Черный. Без всего. И закрой за собой дверь.
Его внимание, тяжелое и сконцентрированное, как физическая тяжесть, вернулось к Леонарду. Не дожидаясь приглашения, Корнелиус плавно опустился в кожаное кресло напротив стола. Мягкий материал не издал ни звука. Он положил перчатки на колено и положил руки на подлокотники, скрестив пальцы в замок, его поза была воплощением спокойной, неспешной силы.
— Ваш беглый партнер, — начал Корнелиус, и слова его повисли в тишине кабинета, казалось, поглощая даже отдаленный гул мегаполиса за тонированными окнами. — Мне известно, где он. Заблудшая овца нашла себе весьма убогое стойло в одной из гостиниц, где пахнет дешевым освежителем и отчаянием.
Он сделал микроскопическую паузу, позволяя Леонарду представить эту картину.
— Мои люди предложили ему цивилизованный выход. Объяснили всю простоту и элегантность предложения. — Корнелиус слегка склонил голову, и в глубине его темных глаз вспыхнул крошечный огонек чего-то древнего и безжалостного. — К моему легкому разочарованию, он проявил не благоразумие, а неожиданную и совершенно бесполезную твердость. Отказался подписывать документы.
Корнелиус вздохнул, но в этом звуке не было ни досады, ни злости — лишь легкая усталость мастера, наблюдающего за ошибкой ученика.
— Что ж. Значит, мы переходим ко второму варианту. Менее изящному, но столь же эффективному. Я полагаю, нам стоит обсудить детали.