Оттенки ночи терялись среди осколков яркого света. Плюсом и минусом новой эпохи было то, что города никогда не спали.
О, так было и раньше: всегда находились те, кто ищет лёгкой наживы, те, кто этой наживой является; те, кто строит заговоры или пресекает их; кто ищет запретных удовольствий и получает их; кто считает, что ночь опасна не для них. Сейчас этого всего просто стало больше - и наживы, и удовольствий.
Время шло к трём часам ночи, но это не имело значения в определённых местах. Особенно сейчас, когда многие поняли, что ночью вести бизнес можно не только с людьми. Бесконечное количество звуков сливалось в симфонию города. Концерт для автострады с хором сирен. Контрапункт: звуки телевизоров и призрачные голоса из открытых окон; лай какой-то собаки вдали, возможно учуявшей оборотней; слишком весёлый смех какой-то компании, попавшейся навстречу; наплывающие по мере движения низкие ритмичные удары музыки из клубов и баров; женский смех; сигнализация; треск неоновой вывески; гудок; тихое эхо. Фератейн шёл сквозь шумы, почти ощущая их извивы и столкновения в воздухе, но не они занимали его мозг. Там всё ещё царствовали звуки, разносившиеся в концертном холле два часа назад. Выступление получилось по-настоящему удачным. Прохладный воздух резонировал в такт с каждым инструментом, а акустика в зале была близка к идеальной, отражая каждый звук и расплёскивая его по залу, как осколки света, затухающие идеально к моменту следующего взрыва.
Это было приятное воспоминание, позволяющее не замечать настороженные или оценивающие взгляды и игнорировать шепотки за спиной. Все нелюди оставались экзотикой, но люди уже знали, куда смотреть, чтобы подмечать характерные отличия и опознавать, кто перед ними. Фератейн привык быть хищником, а не жертвой, потому и не собирался скрывать хоть что-то. Но испытывал сильное раздражение, а ещё голод, усиливающие друг друга. Он ощущал свои клыки и очень желал использовать их. Но сейчас было нельзя. Когда навстречу попались две хихикающие девчонки, что-то шепчущие друг другу, глядя на него, Фератейн презрительно скривил губы, демонстрируя им оскал, и едва слышно зашипел, вынуждая замолчать и ускорить шаги. Интересно, какой будет следующая эпоха?
Он точно знал, куда идёт, но не знал, зачем. Кардис, о милая Кардис. Фератейн уже сбился с десятилетий, которые знал её. Они виделись, разбегались, иногда были вместе, иногда нет. Ничего не вечно, когда вам сотни лет. Всё, что угодно начинается, чтобы закончиться. Но всё же их связывала некая нить, которую оба не желали разрывать. Это не любовь, это даже не симпатия, но некоторое понимание и доверие - возможно. Сейчас Кардис пребывала в фазе бесконечной творческой энергии и поиска свежих впечатлений, а потому все разговоры с нею вращались вокруг творческих полётов и малоизвестных художниках и поэтах. Это всё было присыпано милой уязвимостью, и совсем не было нужды на призыв “Давай поговорим о чём-то красивом и высоком!” отвечать “О чём, о пирамидах?”. Слова тянут другие слова - и сейчас Фератейн находился здесь. Кардис любила необычные безделицы из прошлых веков. Вину следовало загладить.
Вокруг действительно было много торговцев и барыг, продающих всё, что угодно, от особых наркотиков для представителей всех рас до необычайнейших амулетов. Здесь можно было найти свежую кровь, принадлежности почти для любых ритуалов, деликатесы для оборотней или сидхе, редкие ингредиенты и всё прочее. Наверняка ещё и противоблошиный порошок или фрагменты истинного креста. В воздухе пахло смесью всего этого плюс толикой развивающейся цивилизации.
Фератейн посмотрел на яркую вывеску с надписью “Мотылёк”, и свернул за угол. Там его ждали. Торговец выглядел куда более заносчивым и солидным, чем большая часть его коллег. В его взгляде сквозила оценка, а в руках, в качестве опознавательного признака и, возможно, амулета, болтались чётки из полированного дерева. Он молча отстранился от стены и кивнул головой, призывая следовать за собой. Его самонадеянность могла быть обусловлена только хорошим прикрытием и защитой, а не законами о запретах на убийства. Фератейн пошёл следом.
Они миновали зловонный переулок и зашли в малоприметную дверь в бетонной стене.
– Минуту, – попросил дилер и скрылся в соседнем проёме.
Фератейн замер, сложив руки перед собой. Комната была частью клуба “Мотылёк”, и потому полнилась отзвуками клубной жизни. Но определить куда и зачем ушёл дилер было почти невозможно. Это тоже было умно и вселяло надежду на то, что у него может оказаться что-то действительно ценное. Тот вернулся, но не один, за его спиной стояла парочка здоровяков, один из которых чертовски походил на матёрого оборотня. Они обменялись с Фератейном бесстрастными взглядами, а дилер открыл перед собой большую плоскую коробку, демонстрируя её содержимое. И там было на что посмотреть.
– Наркотики тоже есть, – почти насмешливо произнёс дилер, на чьём запястье продолжали болтаться чётки, почти в ритм музыке, проходящей сквозь стены.
– Нет, – ответил Фератейн, делая шаг ближе и рассматривая предметы, лежащие на тёмной ткани.
Там были старые кулоны, религиозные и обычные. Парочка сосудов из резного камня, но больше похожих на современные подделки, пусть и не лишённые изящества. Тонкий, но красочный браслет с сапфирами, стоящий целое состояние. На тонком запястье Кардис он будет выглядеть восхитительно… Фератейн потянулся к нему, желая изучить, но когда рука оказалась над остальными безделицами, едва не отдёрнул руку, ощутив… что-то. Этому не было точного определения, вполне возможно, что какая-то вещь была подлинником, о котором люди подобного пошиба могли и не знать. Фератейн внимательнее оглядел кулоны и поднял один из них, изготовленный из тёмного серебра или его подобия. Очень тонкая филигрань и форма, словно заключающая в себе что-то ещё.
– Это. И браслет тоже, – он посмотрел в глаза дилеру и добавил, сосредотачиваясь и ощущая пульсацию энергии. – Об этой встрече очень легко забыть.
Фератейн отдал нужную сумму и опять вышел в ночь, зная, что за ним не последуют. Это работало в обе стороны.

*     *     *

Вернулся в свою квартиру Фератейн в некоторой задумчивости и на рассвете. Все окна были надежно закрыты, потому снаружи не просачивалось ни луча. Он включил комфортное для него освещение, взял из предназначенного для этого шкафа термос и направился в студию. Это было самое комфортное для него место, полностью отсекающее все звуки и ничего не выпускающее наружу. Его шаги утонули в точно выстроенной акустике помещения.
Фератейн прошёл к креслу возле стола, сдвинул в сторону нотные листы и выложил на гладкую поверхность оба приобретения. Он, задумчиво попивая из термоса, рассматривал их. Браслет, безусловно, был хорош. Но кулон казался чем-то более особенным. В семье Фератейна были ювелиры, поэтому он мог отличать работы разных мастеров. И этот предмет определённо изготовил вампир: очень изящная вещица с плавными, но точными очертаниями. Его форма подсказывала, что он может быть полым. Дилер поведал, что его нашли в какой-то утерянной коллекции, и ему стоило немалых трудов получить его для перепродажи тем, кто сумеет оценить подобный предмет, но это был лишь рекламный трёп.
И всё же, откуда это у него?
Наверняка кулон прошёл через немало оценщиков, а может и нет. Если бы его легко было открыть - кто-то бы уже догадался. Фератейн попытался поиграть с завитками филиграни, но они были закреплены достаточно надёжно. Какая-то энергетическая оболочка? Или он просто не прав в своих выводах? Ему показалось, что тончайший стык, замаскированный под узор, всё же имеется - если смотреть под определённым углом и точно знать, что ищешь.
Если вещь изготавливали вампиры, запечатать кулон  могли и другим способом, затрагивающим наиболее логичную… О, да. Фератейн взял тонкий нож для разрезания бумаги и коснулся им кончика пальца, потом сжал его, наблюдая, как набухает крошечная капля крови. Потом провёл ею по филиграни. Кулон приоткрылся без ощутимых эффектов или зловещих щелчков, просто примеченный ранее стык разошёлся. Фератейн задержал дыхание и едва заметно улыбнулся, разглядывая его. Ощущение тайны будоражит всех, даже спустя столетия жизни. Он потянул его части в стороны, открывая окончательно. Внутри находился крошечный флакон, всего пара сантиметров в высоту и меньше половины в толщину, и столь тонкий, что оставалось удивительным, как он смог пережить хотя бы век. Судя по всему, это было не стекло, он был выточен из кварцевого кристалла. И он не был пустым, в сосуде, несомненно, была кровь. А что же ещё?
Крохотная металлическая пробка закрывала его, а считать память предмета Фератейн не мог. Вполне возможно, что изначальное предназначение - наладить кровную связь. Или же сохранить чью-то важную кровь. Судя по её виду, она была свежей, а если была попытка сохранить гены - то тут должна быть очень особенная консервация, потому что в противном случае уже через сотню лет начался бы процесс разрушения. Кулону, судя по его виду, было значительно больше сотни лет. Фератейн сощурился, потом потянул крошечную пробку. Он прислонил палец к горлышку и после тут же закупорил флакон. Потом посмотрел на оставшуюся на пальце каплю. Если это кровь вампира и тот жив - с ним можно попытаться установить связь. Почему-то Фератейн чувствовал, что это будет верно. Опасно? Да. Но он был достаточно уверен в себе, чтобы не слишком-то опасаться потенциальной ментальной схватки. Поэтому он сел удобнее и провёл по пальцу кончиком языка, пробуя кровь. О, да, она действительно оказалась совсем свежей.
Он сосредоточился, пытаясь считать личность того, кому она принадлежала, ощутить мелкие привычки, поймать обрывки мыслей, может и воспоминаний, попытаться найти связь. И когда он наконец понял, было уже поздно. Фератейн попытался оттолкнуться, но открывшийся канал тянул его, не отпуская и неслышно грохоча открывающимися перспективами. Стены… Инструменты… Комната… провалились в небытие.

Фератейн очень давно не был так близко к панике - лет примерно сто.
Это длилось вечность.
Это длилось часы.
Это не длилось ничего.
Он пытался оглядеть место, в котором оказался, но темнота была столь глубокой, что даже вампир не мог ничего увидеть. Не было ощущения преграды, но она ощущалась. Не было запахов, не было тактильных ощущений. Только звук и темнота. Спутывались два ощущения - клаустрофобии и бесконечного парения в бескрайней пустоте.
Иногда вся вселенная - преграда…
Он закричал, на миг утеряв контроль, и попытался рвануть к себе руки, но не сумел пошевелиться. Эхо его голоса вернулось очень издалека и продолжало биться в его голове, даже не покинув её.
Всё затихло. Фератейн собрал всю силу воли в кулак и попытался анализировать. Разум и воспоминания поддавались с трудом. Где обычно был горный ручей, сейчас ощущалось болото. Муть, муть, муть, тёмные пятна скрывали нужное, разум поддавался неохотно и завязал сам в себе.
Это не может быть реальностью…
Ха, ну конечно, чужая кровь.
Мысль стала отрезвляющей и возвращающей намёк на обычную холодность суждений, отгоняя в сторону зверя инстинктов, ревущего в подсознании. Фератейн попытался прочувствовать собственное тело до самых кончиков нервов, ища связь с реальностью. Было бы иронично попасть в ментальную ловушку. Но это место ловушкой не ощущалось. Казалось, что его пронизывает эфемерное ощущение… чего? Тоски? Гнева? Печали? Здесь не было ничего светлого. Он ощущал пристальный взгляд.
Он потянулся разумом за пределы своего тела, ища любые узлы и сплетения чужих мыслей или эмоций, но царила пустота. Он попытался рассеять её, сосредотачиваясь на последних воспоминаниях, но иллюзия не желала отпускать. Бывают такие ловушки, выбраться из которых можно только пройдя их насквозь.
И семикратный опыт одиночества… И новые уши для новой музыки. И новые глаза - способные разглядеть наиотдаленнейшее. Новая совесть, чтобы расслышать истины, прежде немотствовавшие. И готовность вести свое дело в монументальном стиле держать в узде энергию вдохновения... Почитать себя самого; любить себя самого; быть безусловно свободным в отношении себя самого. Нужно превзойти человечество силой, высотой души, превзойти его презрением…
Фератейн подавил желание рассмеяться, вспомнив здесь, в темноте, эти слова.
Он знал автора этих слов в своё время и очень ценил беседы с ним и возможность читать его книги, иногда раньше издателей. Редко когда попадается то, что заставляет действительно задуматься, отложив книгу и погрузившись в мысли, с которыми остаёшься наедине. Прямо как здесь и сейчас... Бедняга Фред Шицен, он даже не знал, насколько близко подошёл к пониманию. А, может, он прошёл эту линию. Поэтому и закончил свои дни в сумасшедшем доме…
Свет пришёл внезапно. Фератейн зажмурился и отвернулся, рефлекторно ожидая боли. Но она не пришла. Непривычно яркое сияние пробивалось алым сквозь веки, но казалось безвредным. Ощущение неподвижности прошло, вся тьма незаметно истаяла, оставаясь за спиной. Фератейн сделал шаг.
Этот мир был иллюзией, он не давал себе это забыть. Мелочи подсказывали это бесконечно: тени отбрасывали не все растения, густо заполнившие всё вокруг; каждая мелочь казалась идеальной в своём несовершенстве, как не бывает в реальности; всё ещё не было запахов; звуков было мало, словно о них никто особо и не вспоминал. Неплохим намёком было то, что солнце не причиняло вреда. Фератейн взглянул на свою ладонь, потом перевёл взгляд в небо. Оно казалось совсем близким, как и горизонт, словно он оказался на астероиде. Но гравитация оставалась привычной. Это место походил на клетку. Клетку чужого разума?
Фератейн сделал пару шагов вперёд, твёрдо намереваясь найти центральный узел иллюзии и разбить его, но заметил единственное живое существо, бывшее тут кроме него. Это была девушка, красивая, яркая, но он не заметил её живую сигнатуру сразу, потому что она была блеклой и едва ощутимой. В неё даже не удавалось вслушаться. Как едва слышное ларго, размытое и далёкое звучание неопределённости. Он заглянул ей в глаза того же цвета, что его собственные и начал понимать.
Она была очень похожа на его мать…
Фератейн немного склонил голову набок, изучая взглядом её лицо и едва слышно прошептал, облекая ощущение в слова:
– Колестис?..
Он неожиданно широко улыбнулся, потом рассмеялся, негромко и почти мягко. Но в его глазах вспыхнули искры оценки и подозрительности, ещё большей, чем раньше. Он опять вслушался в сигнатуру, ища в ней что-то, что может подтвердить ощущения. Не сохранилось изображений Колестис, никто не знал, где её тело, связь казалась утерянной. Поэтому он не мог был уверен сразу. Но что если её действительно поймали в ментальную ловушку? Что, если в том флаконе была её кровь? Вопросов было много, но начал он с самых простых:
– Где мы находимся и почему ты здесь?

Отредактировано Фератейн ван дер Хайде (10.07.2024 07:16)

– Я думаю, ты много знаешь о времени, – тихо произнёс Фератейн, игнорируя подступающих воинов.
Эфемерность реальности бесконечно напоминала о том, что здесь нет ничего настоящего. Но Фератейн лучше многих знал, что иногда истина в разуме может быть куда сильнее любой реальности. Он рассмеялся и сделал шаг назад, из-за чего два воина, замахнувшиеся в атаке, попали друг в друга.
А потом они стали замедляться, как и всё вокруг. Время - очень относительная вещь, особенно в пределах разума. Звуки разложились на волны, падая тяжёлыми каплями в каждой своей вибрации. Воины почти превратились в статуи, двигаясь всё медленнее… медленнее… Замерли. Языки пламени застыли причудливыми цветами.
Время…
Фератейна преисполняли восторг и благоговение. Именно эти два чувства доминировали над всем остальным, даже над страхом. Он не собирался сражаться с Колестис, но она не могла знать его. И нападала просто защищаясь. Если это действительно она. Кто может быть уверен в чём-то в подобном месте?
К тому же поле боя принадлежало ей. И, если всё верно, то у неё намного больше опыта здесь и сейчас. Больше полутысячелетия, не так ли?
Он не сможет повлиять на этот срез реальности сильно. Только в мелочах. Но иногда мелочи - фундаментальны.
Время и страсть…
Возможно, Фератейн страстно желал, чтобы женщина напротив оказалась Колестис. Почему? Сложно сказать. Воплощение зла, уничтожительница, предательница. Ему всегда казалось, что история рассказана не полностью. Ему было жаль, что он не мог знать правду.
Возможно, в этом тоже сокрыта страсть.
Он закрыл глаза и развёл руки в стороны, словно бы в открытой позе, но на самом деле касаясь тонких струн мира вокруг. Легчайшее касание, давление мысли, взмах крыла мотылька… Он ощутил тяжесть в руке и крепче сжал пальцы на привычном грифе, чувствуя каждую щербинку и выемку в древнем дереве. Во второй руке появился смычок.
– Время - только слово для чего-то, что никто из нас не может описать, – не открывая глаз, привычно прижав скрипку к плечу ответил он.
И начал играть.
Это не должно быть что-то резкое, но достаточно неистовое. Никакого ларго, минимум аллегретто. И да, гармонический мажор, что так похож на минор, но оставляет эфемерное послевкусие надежды… Тонкая нота зазвенела в воздухе, набирая темп.
Страсть.
Почему Колестис оказалась здесь? Фератейн не раз думал о той, что была среди его предков. Из-за которой на нём самом лежало тёмное клеймо, даже перед другими вампирами. Почему-то ему казалось, что история о Колестис наполнена слишком малым количеством информации и имеет очень много пробелов. Он не знал Колестис и даже не знал, как она выглядит, но сейчас видел, что она похожа на его мать. Что могло бы заставить его мать совершить тот же поступок? Точно не мелочная страсть, вроде стремления к власти.
И опять же - искушение.
У всех есть свои страсти и искушения. Это могут быть мелкие страстишки, порождённые базовыми инстинктами: похоть, алчность, голод. Или ещё хуже - страсти слабости разума: зависть, корысть, дешёвое доминирование. Мелкая подлость душевной тьмы, которая даже не может сравниться с настоящими злодеяниями, вызывающими как минимум уважение.
Это не было похоже на ту женщину, что продолжала стоять напротив. Фератейн не прекращал играть.
А что было его искушением? Фератейн умел анализировать свой разум и свои мотивы до того, как люди изобрели слова вроде “психоанализ” и “интроекты”. Он знал, что является его слабостями. Он бывал жесток, когда в этом нет нужды, потому что исподволь считал большинство людей попросту кормом - и нередко они это оправдывали. Он мог идти на поводу честолюбия и периодически едва не выдавать себя этим. Он мог попадаться на ловушку женских чар и ошибаться в этом. Но главной его страстью оставалась музыка.
Скрипка в его руках звучала не так, как её реальный прототип. Здесь, в мире грёз, она звучала идеально. Так, как вряд ли сможет звучать настоящий инструмент, на который накладывается все слабости материальности. Микротрещины, изгибы древесины, порывы воздуха, влажность. То же, что и с телом - оно никогда не будет совершенным. Иногда ему казалось, что эти особенности звука и придают индивидуальность всему, что он играет.
Но иногда хотелось соприкоснуться с идеалом.
И здесь и сейчас момент был идеальным.
Протяжная низкая вибрация отдалась в воздухе, и время вновь тронулось. Мёртвые солдаты не могли пробиться сквозь ментальный заслон, оставаясь всего лишь сном по ту сторону. Фератейн не видел их, он не открывал глаза. Скрипка пела в его руках мелодию о тоске, страсти и времени. В музыке он изливал всё то, что ощущал, то, что не описать словами. Он оставался единственным почти неподвижным объектом в этой реальности - кроме женщины перед собой.
Он сделал шаг вперёд, не переставая играть и не обращая внимания на пламя, на воинов, на шум, и ответил на её вопрос:
– Я в твоей крови, ты в моих венах, и ты это можешь ощутить. Я - твой потомок, если это имеет значение. А что мне нужно?
Музыка взлетела до крещендо и резко оборвалась, а Фератейн открыл глаза.
– В отличие от всех остальных - ничего. Если только поговорить.